Воцарившееся в Штабе напряжение ощущается чуть ли не физически.
Тот же день. 22.19.
Черных предложил немедленную эвакуацию. Так как связи по-прежнему не было, на космодром послали два глайдера. Параллельно продолжились поиски способа, каковым можно было бы отключить генератор. Раковский в полной растерянности. Все остальные – тоже.
Нет, наверное, смысла говорить, что такого финала не ожидал из нас никто. Кроме, разве что, профессора Черных.
Да и он, честно говоря, изрядно обескуражен.
4 июня. 00.05.
Один из посланных на космодром глайдеров вернулся. На нём прибыл начальник колонии. Вид у него был непроницаемый. Он сообщил, что связи с Птолезой, как и с прочим внешним миром, нет, что эвакуация пока что невозможна, но поводов для беспокойства нет никаких. Основанная на биотехнологиях автоматика кораблей вышла из строя, но специалисты пообещали её к утру наладить. Что же до связи с Птолезой, то планетарный "Г"-передатчик, посылая сигналы, работает непрерывно. Может, кто и услышит.
Больше всего нас поразило то, что биополе оказалось способным так сильно воздействовать на "Г"-связь. До этого считалось, что сферы эти, био и гравитация, друг от друга почти не зависят… Да что там почти, совсем, совсем не зависят. Искать между ними связь считалось почему-то ну если и не глупостями, то, по крайней мере, правилами дурного тона. Знать бы заранее, где упадёшь, соломки бы подстелил. В любом другом случае такое открытие наверняка бы всех заинтересовало, но только не сейчас. Сейчас всем было просто не до этого.
Тот же день, утро. 5.13.
Уже больше суток я не смыкаю глаз. Да и никто у нас тут не смыкает. К эвакуации уже готовы все, но Шлемов, собрав колонистов на футбольном поле, призвал их не торопиться. Наладка вышедшей из строя аппаратуры ещё не завершена. Следовательно, лететь на космодром смысла никакого нет. Разместить там такое количество людей просто негде. Здесь же – вся необходимая для нормального жизнеобеспечения инфраструктура.
Осуществляя связь, между космодромом и городом то и дело летают глайдеры.
Шлемов уверяет, что через час-другой неисправности будут устранены. Что-то в меня закрадываются сомнения. И, признаться, не только в меня.
Тот же день. 11.17.
Мне всё-таки удалось подремать. Раковский заставил. Толку от меня в Штабе всё равно никакого, а завтра, быть может, потребуется сила. Физическая, разумеется. Кто его знает, как через день-другой будет работать прочая аппаратура. Быть может, к космодрому придётся идти пешком.
Вместе со мной отдыхали Бэла, Савватий и Куртис.
Тот же день. 13.41.
Ровно в двенадцать Шлемов снова собрал всё население города на футбольном поле. Это почти полторы тысячи человек. Трибуны были забиты, многие расположились прямо на траве. У всех на лицах было одно и то же выражение тревожного ожидания.
Шлемов сообщил следующее.
Починить автоматику кораблей пока что не удаётся. И, скорее всего, не удастся совсем. В сложившейся ситуации это вряд ли возможно. Биополе всячески этому препятствует, ну а то, что удаётся всё-таки более-менее настроить, тут же расстраивает снова. Следовательно, вывод отсюда только один: надо налаживать жизнь здесь, на Кадаре, в этих новых условиях, рассчитывая, что наше молчание встревожит кого-нибудь извне, в первую очередь на Птолезе, и будет организована помощь.
Далее Шлемов передал слово Черных.
Вот что профессор сказал:
1. Опасаться, что биополе захватило и Птолезу, оснований нет. Скорее всего, катастрофа эта и впрямь чисто планетарного масштаба.
2. Чего же нужно тогда опасаться? В первую очередь того, как в новых условиях поведёт себя материя, особенно – биологическая. Теорий возможных процессов нет, практических исследований – тем более. Единственное, что можно сказать, – это следующее. Созданный биополем избыток энергии наверняка приведёт к возникновению на внешних электронных уровнях каждого атома своеобразных вакантных участков избыточного положительного заряда, этаких положительно заряженных дыр, которые тут же будут заняты свободными электронами – последних в любом веществе хватает с избытком. Это значит, что между атомами начнут возникать совершенно нового вида связи, тем или иным веществам не свойственные. Нетрудно догадаться, что химические свойства станут тогда другими, какими именно – неизвестно. (Возбуждённый гул голосов). Вполне возможно, что все предметы станут моноформными, – то есть превратятся в единые гигантские молекулы.
3. Однозначный вывод из всего этого пока что один – уникальный мир Кадара погибнет. (Снова гул голосов). Что возникнет вместо него – предсказать пока что тоже нельзя. Возможно, другой какой-нибудь уникальный мир. Но, скорее всего, вся материя планеты превратится в этакую неопределённую по свойствам биосубстанцию, которая образует океан наподобие Соляриса.
В любом случае, предотвратить это уже нельзя. Однако побороться за собственную жизнь ещё можно.
4. Для этого нужно создать своеобразные излучатели направленного коротковолнового электромагнитного поля, в диапазоне от рентгеновского и выше, так как именно такое излучение только и способно сорвать с внешних атомарных уровней электроны-паразиты, возвращая веществу прежние свойства. Лучше всего для этого подойдут гамма-рейдеры, которых на Кадаре с избытком.
Кто-то спросил: а как же быть с органической материей? С людьми то есть? Людей под рентгеновское излучение не поставишь. Опасно.
На это Черных ответил, что как тут быть, пока что не знает, однако уже ясно – воздействие биополя на органику (более, в отличие от неживой материи, устойчивую) не так скоротечно, следовательно время, как разрешить эту проблему, есть. Наверняка что-нибудь придумается.
(Гул голосов).
Тут кто-то из сидевших на трибуне, указывая пальцем в небо, закричал:
– Смотрите! Смотрите!
Все разом подняли головы. Осирис, местное светило, такое же жёлтое и с таким же, примерно, угловым размером, что и у земного Солнца, словно бы покрылся туманной желтоватой мглой, стал каким-то нечётким, расплывчатым. Небо из нежно-голубого тоже стало с оттенком желтизны. Никакой облачности, между прочим, на всём его протяжении не наблюдалось. Все молча на это смотрели, потом кто-то сказал: "Может быть, буря какая-нибудь надвигается!?" Никто тогда ещё и подумать не мог, что физико-геометрические свойства пространства на Кадаре тоже меняются.
В полной тишине со своего места снова поднялся Шлемов.
Очень коротко, и где-то даже сухо, он сообщил, что в течение ближайшего времени в город начнут прибывать остальные поселенцы Кадара. В общей сложности, это около 15 тысяч человек. Город же может обеспечить, максимум, 10 тысяч. Следовательно, нужно будет сделать всё, чтобы условия проживания у всех были одинаковые: потесниться в коттеджах, регламентировать нормы питания, развернуть дополнительный палаточный городок.
На это из толпы ответили, что всё тут ясно и так, можно было и не говорить.
Шлемов сказал: "Хорошо!" На том и разошлись.
Тот же день. 16.45.
Всё это время мы вместе с Бэлой и Куртисом работали по развёртыванию полевых биолабораторий и госпиталя, которые также решили приспособить под жильё.
И у меня, и у всех прочих, кто находился рядом, настроение в целом оптимистическое. Все убеждены, что трудности эти временные, до той поры, пока не прибудет помощь с Птолезы.
Что помощь всё-таки прибудет, я нисколько не сомневался, однако вот что странно. В течение дня я то и дело ловил себя на различных психологических состояниях, доселе мне незнакомых. С одной стороны, как я уже сказал, вера в благополучный исход, с другой – некое совершенно непривычное беспокойство, которое, поразмыслив, я окрестил страхом. Никогда раньше, признаться, я ничего похожего не испытывал, хотя и читал о подобном в книгах. Теперь же… Это было что-то совершенно иное, новое. И, признаться, я прислушивался к себе с некоторым интересом. Так, наверное, прислушивается к первым движениям младенца в утробе беременная женщина. Удивительно!