— Кто еще? — не понял Андрей. Хотя он редко бывал у бабушки дома, но ни разу не встречал там никого постороннего.
— Ну… ты ее знаешь. Вернее, не то чтобы знаешь, но все-таки… — Бабушка и так плохо формулировала свои мысли, а тут еще предчувствовала, какая сейчас последует реакция, поэтому все нужные слова вылетели у нее из головы.
Андрей, догадавшись, замер. Позже он и сам не мог понять, отчего сразу догадался и почему так сильно забилось у него в груди сердце.
Медленно, повернувшись всем телом к бабушке, которая, занервничав, отвела взгляд, он. сильно волнуясь от злости, спросил:
— И ты ее пустила?!
— Да как же я невестку-то родную не пущу? — тихо начала она оправдываться. И добавила почти шепотом: — Ведь это мама твоя.
Так. — Андрей запрокинул голову и посмотрел на небо. Когда глаза привыкли к темноте, россыпь маленьких точек-звезд проступила из мглы. — Так. Я сейчас же возвращаюсь в интернат. Спасибо, что пришла за мной. Тут недалеко, поэтому не провожаю. Сама понимаешь, не хочу с ЭТОЙ встречаться.
Он развернулся, едва заметно для постороннего опустил плечи и пошел прочь.
— Андрюша, погоди! Вернись! — Бабушка засеменила было за ним, но потом, поняв всю тщетность своих усилий (внук даже не обернулся), остановилась и потерла ставшие мокрыми глаза. Впрочем, к старости она все чаще и чаще стала замечать за собой излишнюю слезливость, не свойственную ей в молодости, а потому и сама с точностью не смогла бы сказать, по какой именно причине сейчас плачет.
Когда Андрей скрылся из виду, старушка подняла хозяйственную сумку, в которой лежали кое-какие теплые вещи и еда, взятые перед выходом из дома на всякий случай — неизвестно ведь, чем могло закончиться пребывание внука в милиции, — и медленно (в непогоду побаливала сломанная еще семь лет назад нога) поковыляла по направлению к дому.
4.
А в это время Максим стоял перед отцом, стараясь сдержать зевок, который, он был уверен, разозлит Макарова-старшего намного сильнее, чем его сегодняшняя выходка.
Отец, видно, совсем недавно вернулся, потому как еще не успел переодеться в домашнюю одежду, а только слегка ослабил галстук. Мать сидела на кожаном диване в гостиной и задумчиво потягивала из чашки какао, приготовленное домработницей Таней. Лариса Сергеевна никогда не вмешивалась в разговоры мужчин, тем более что они случались крайне редко. Правда, сегодня ее муж был особенно в запале, что, однако, совсем неудивительно: ведь если приключения Максима попадали на страницы желтой прессы, помощникам супруга приходилось немало побегать и попотеть, чтобы замять очередной скандал, который, как назло, возникал именно тогда, когда намечался новый виток в карьере Макарова-старшего. И сегодня был как раз такой день.
Отец говорил что-то уже минут десять, но Максим даже и не пытался вникнуть в смысл — и так все ясно. Что-то вроде: «Вот так-то ты ценишь нашу с мамой заботу! Эгоист! Разве ты не знаешь, что у твоего отца теперь самый ответственный и тяжелый период в жизни?»
(Макаров-старший любил говорить о себе в третьем лице).
— Па, может, завтра договорим? Спать охота, сил нет, — сын хотел было шагнуть к лестнице, ведущей на второй этаж, где располагалась его спальня, но поймал бешеный взгляд отца и остановился, — Что? Да, согласен, я хам и мерзавец. Осознал, исправлюсь. Что еще?
Далее случилось просто невероятное — такого Макс на своем веку еще не помнил. Отец в два шага подскочил к нему и, не раздумывая, отвесил громкую и болезненную пощечину. От неожиданности Макс не удержался на месте и отлетел к креслу, стоявшему недалеко от дивана, на котором видела его мать. Не поднимаясь, сын обернулся, тяжело дыша и сверкая мокрыми глазами.
— ТЫ, да как ты посмел?!! Да я по всем газетам раструблю, что Макаров сына бьет. Все журналисты мигом узнают.
Еще сильнее распаляясь, отец покраснел, а на лбу у него выступили росинки пота.
— Тогда поверь, дорогой сыночек, у тебя много чего найдется, чтобы им рассказать. Если, конечно, будет чем рассказывать.
— Ой-ой-ой… Лежу под диваном и дрожу, — опираясь на кресло, Макс поднялся и приготовился к обороне, — Сейчас же собираю вещи и ухожу из этого дома.
Никуда уходить он, естественно, не собирался, но обычно этот прием срабатывал безотказно. На сторону любимого отпрыска немедленно вставала мать, а отец, хлопая дверью, уходил в свой кабинет «лечить нервы». Однако на этот раз все пошло не так, как рассчитывал Максим.
Неожиданно отец, который уже делал следующий шаг к сыну, остановился и недобро улыбнулся:
— А вот с вещами ты очень даже своевременно придумал, — Петр Макаров отвернулся и небрежно махнул рукой, — Иди, собирай.