ВОЕННЫЕ ПРОГУЛКИ И ПАРАДЫ
Через неделю после перехода в шестой класс нас выстроили в коридоре строевой роты и повели в оружейный цейхгауз получать винтовки и штыки — предмет кадетских мечтаний в младших классах. Цейхгауз помещался на хорах сборной залы, и ход в него был из помещения второй роты. Здесь в длинных деревянных стойках рядами стояли новенькие, блестящие маслом винтовки кавалерийского образца с примкнутыми к ним штыками, на которых висели желтые подсумки для патронов. Под каждой винтовкой, на рейке, белели бумажки с фамилиями каждого из нас.
С этого времени на плацу, а во время дождливой погоды в ротной зале офицеры-воспитатели шестого класса, каждый со своим отделением, стали заниматься раз в неделю винтовочными приемами по правилам строевого устава. Кроме того, раз в неделю мы ходили в тир для стрельбы в цель из мелкокалиберных винтовок. Усиленные строевые занятия осенью с шестым классом были необходимы потому, что ко дню корпусного праздника шестой класс должен был постигнуть в совершенстве все ружейные приемы, так как в этот день строевая рота корпуса принимала участие в параде на площади Митрофаньевского монастыря во главе войск гарнизона. В октябре месяце мы ружейные приемы уже достаточно освоили; начались строевые занятия, на которые выходила вся первая рота, то есть совместно с седьмым классом. Поначалу строевые занятия проводились на большом корпусном плацу, к восторгу всех окрестных мальчишек, а затем начались так называемые военные прогулки по окрестностям города. Это были небольшие походы по десятку и больше верст, с непривычки весьма утомительные, так как кроме учебного строевого шага в течение всего дня проселочными дорогами каждый из нас в продолжение нескольких часов нес на плече винтовку со штыком весом в 10 с лишним фунтов, вся тяжесть которой ложилась на левую согнутую руку, совершенно немевшую от этого. Чтобы облегчить тяжесть, кадеты незаметно цепляли за пуговицу под левым погоном, на черной дратве, медное колечко, которое надевали на спусковую собачку винтовки. Это приводило к тому, что винтовка, в сущности, висела на шинели и ее только приходилось поддерживать за приклад, давая штыку надлежащий угол.
В эти кадетские походы вместе с ротой шел духовой оркестр, Игравший по дороге и на стоянках разные марши. Когда на походе он замолкал, то такт для ноги начинали отбивать два солдата-барабанщика. По дороге кадеты пели военные песни, приуроченные к солдатскому шагу, для чего впереди роты выходили двое запевал: баритон и подголосок. Они начинали песню, подхватываемую затем в нужных местах всей ротой.
Любимым маршем корпуса, неизменно сопровождавшим наше возвращение в корпус, был «Фанфарный», который начинали на высоких нотах три фанфары. Мотив же марша являлся не чем иным, как «Звериадой», положенной на ноты одним из кадет Полтавского кадетского корпуса, традиционной песней военно-учебных заведений, получившей этим путем легальное существование.
Песни, которые кадеты пели в этих прогулках, были традиционные в русской армии: «Бородино», «Полтава», «Вдоль по речке, вдоль да по Казанке», «Чубарики-чубчики» и казачьи: «Засвистали казаченьки», «Там, где волны Аракса шумят», «Пыль клубится по дороге» и другие. Все они были сложены в память бывших походов, и по ним, в особенности по казачьим, в сущности, можно было бы написать историю русской армии за последние два с половиной века.
Надо сказать, что в корпусах моего времени умели и знали, как закалять кадетское здоровье. Благодаря этому в своем подавляющем большинстве кадеты никогда не болели и не простужались. Начиная со второго класса корпуса, нас выпускали гулять до снега в одном мундирчике на холстяной подкладке, а затем в шинелях, «подбитых ветром»; другой теплой одежды мы в корпусе не знали. Для парадов и военных прогулок рота надевала вместо обычных коротких сапог с рыжими голенищами и брюк навыпуск смазные сапоги с высокими голенищами, в которых зимою мерзли ноги, а летом было жарко.
Сейчас же за кадетским плацем находилась в Воронеже обширная «Сенная площадь», на которой шесть месяцев подряд лежала черноземная пыль не менее чем в аршин глубиной; здесь по праздникам торговали сеном. И вот эту пыль мы, кадеты, возвращаясь с военных прогулок, неизменно и нарочно поднимали густым облаком, благодаря чему в корпус приходили настоящими неграми. Нас эта пыль не пугала, так как в роте мы немедленно и тщательно ее обмывали. Что же касается обмундирования, то оно было казенное; офицерам же приходилось туго, так как светло-серые их шинели и цветные фуражки меняли от пыли цвета и чистить их было нелегко.
Конечным своим пунктом военные прогулки имели какую-нибудь пригородную деревню, где мы останавливались на привал, составляли ружья в козлы, варили кашу или кулеш и завтракали принесенными с собой булками и котлетами. Как на привале, так и по дороге начальство заставляло нас производить всевозможные перестроения, наступления цепями, перебежки, разведки и т. д. Иногда эти маневры имели место в лесу, и тогда шалунам иногда удавалось из цепи умышленно оторваться и погулять на свободе час-другой под предлогом того, что они заблудились. Являлись такие «заблудшие» в корпус через час или два после роты голодными, замерзшими и занесенными снегом, но крайне довольными тем, что им удалось погулять на воле.
Разыгрывать «заблудших младенцев», однако, пришлось недолго. После двух таких попыток однажды шестеро кадет явились в качестве заблудившихся в лесу, после пяти часов опоздания, умышленно засыпанные снегом с головы до ног. И вышел конфуз. Старший из них, кадет Баранов, войдя в дежурную комнату, чтобы доложить о прибытии «заблудших», нашел в ней командира роты — Трубанька. Молча выслушав рапорт, командир спросил:
— Вы что же, за старшего оторвавшегося от цепи звена?
— Так точно, господин полковник…
— Так отправьтесь на трое суток под арест, чтобы на будущее время не отрываться.
Баранов, отсидев этот срок, до окончания корпуса получил среди товарищей кличку Оторвавшееся Звено.
ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ
В десятых годах текущего века великий князь Константин Константинович был переименован из начальника Главного управления военно-учебных заведений в генерал-инспектора того же управления. Как пишет в книге своих воспоминаний бывший военный министр генерал В. Сухомлинов на стр. 255, Константину Константиновичу ставили в вину то, что «он слишком баловал воспитанников, слишком ласково к ним обращался. Сам отец многочисленной семьи, он переносил свою отеческую ласку и любовь на обширнейшую семью всех военно-учебных заведений, вверенных ему государем. Поэтому он не мог относиться к воспитанию с одной лишь точки зрения муштры и дисциплины, предоставляя это ближайшему начальству кадет, а сам предпочитал уделять воспитанникам часть своей отеческой ласки».
Далее Сухомлинов на стр. 257 тех же воспоминаний пишет:
«Когда мне удалось осуществить план объединения всех управлений военного ведомства в одних моих руках, ко мне явился великий князь Константин Константинович и просил откровенно объяснить причину и цель предстоящего его переименования из начальника Главного управления в генерал-инспектора. Когда затем начальником Главного управления военно-учебных заведений был назначен генерал Забелин, по своему характеру довольно тяжелый человек, то великий князь выказал в отношении его столько такта и выдержки, что, несмотря на все, никаких недоразумений и конфликтов между ними не возникло».