Начальник заставы направил группы возвращающихся с конвоиром в Одессу, в здание корпуса, где кадет разъединили с воспитателями, большинство которых было арестовано в течение ближайшего времени, а кадет разместили в спальне 2-й роты. Помещения не отапливались, и кадеты сильно мерзли. Кормили очень скудно, и вскоре после прибытия среди кадет начались заболевания, в том числе и тифозные. Постепенно кадеты, имевшие в Одессе родных или родственников, стали расходиться по домам, а через некоторое время власти предложили всем оставшимся отправляться на все четыре стороны.
Для детей, не имевших в Одессе никого, в условиях уже начинавшегося террора, этот вопрос был почти неразрешимым.
Но здесь необходимо подчеркнуть те добросердечие и отзывчивость коренных жителей Одессы, которые они проявили к «своим кадетам». В городе был организован «родительский комитет», который стал распределять кадет, не имевших в Одессе никого из родных или знакомых, в совершенно чужие семьи. Эти семьи, рискуя быть зачисленными в «нелояльные» к новой власти, приняли бедных бездомных детей к себе, как своих родных, и тепло и сердечно давали им приют и стол в течение долгого времени. Были лица, которые брали в свои дома заведомо больных тифом детей, лечили их, ухаживали за ними и, отрывая от себя (в городе уже начались продовольственные затруднения), старались усиленно питать их. К весне и эти одинокие стали разбредаться: некоторые устроились на какие-то работы, некоторые пристали к беспризорным, а многие, вошедшие во всевозможные организации, были расстреляны ЧК. На уличных столбах стали часто появляться списки расстрелянных офицеров и кадет. Очень немногим удалось добраться к своим родным вне Одессы или же выехать за пределы СССР.
Этой главой – с момента отплытия из Одесского порта выехавших и с момента перехода границы выступивших походным порядком – заканчивается описание жизни корпуса, как единого целого на Русской Земле.
Те одесские кадеты, которые попали за границу, послужили ядром для сформирования нового корпуса в Королевстве С.Х.С. И славный Одесский кадетский Великого князя Константина Константиновича корпус, как и все остальные российские кадетские корпуса, прекратил свое существование.
У каждого вдумчивого читателя должен появиться вопрос: как могло произойти то, что повлекло за собой гибель большей части персонала и кадет Одесского корпуса в январские дни 1920 года, и кто виноват в этом?
Все воспоминания наших кадет подтверждают, что с самого начала революции из начальствующего состава корпуса выделились два лица. Они могут быть охарактеризованы как два резко противостоящие друг другу по своему характеру, а по поступкам диаметрально противоположные. Это директор корпуса полковник Бернацкий и ротный командир 1-й роты полковник Самоцвет.
Первый из них, полковник Бернацкий, прибыл в корпус после назначения директором корпуса бывшего инспектора классов генерал-майора Кошлича и занял его должность. После отставки генерал-майора Кошлича в 1917 году полковник Бернацкий был назначен директором корпуса.
Здесь необходимо упомянуть, что инспектор классов на фоне кадетской жизни особенно заметным не был, так как его деятельность в основном протекала в стенах «Учительской», где он, в своем кабинете, был занят разработкой учебных программ и планов и общался больше с преподавателями, нежели с кадетами. Кадеты могли, кроме случайных встреч, не видеть инспектора в течение месяцев.
Исключение в этом отношении составлял полковник, а потом генерал-майор П.Е. Кошлич, который, будучи инспектором, одновременно преподавал в старших классах математику и соприкасался с кадетами почти ежедневно. Его выдающиеся дарования педагога и прекрасного математика, безукоризненно корректное отношение к своим ученикам, исключительная справедливость и всегда благожелательное отношение к кадетам прочно завоевали ему любовь и глубокое уважение последних.
Полковник Бернацкий, будучи инспектором классов, почти никакого общения с кадетами не имел, а потому и являлся совершенно незаметной фигурой корпусной жизни. До революции он ничем себя не проявил. Будучи по своему образованию и по прежней службе военным юристом, он никак не походил на строевого офицера и ему не были свойственны отличительные черты такового: твердость, решительность и умение быстро найти нужное решение. Он скорее производил впечатление штатского человека, и о нем можно было сказать, что «он воспринял революцию как закономерный акт, который обязателен для общего признания».