Бедному Орсимону в эти голодные дни только и оставалось, что тешить себя составлением самых заманчивых меню.
Однажды, сидя на завалинке под окнами своего жилища, он любовно погрузился в составление своего воображаемого пиршества, тщательно все записывая в свою записную книжку. В это время Наполеону в сопровождении Мюрата и Нея случилось проезжать мимо. Увидев офицера, погруженного в какие-то заметки, Наполеон окликнул его, но Орсимон так ушел в свое дело, что ничего не расслышал. Наполеон окликнул его вторично. На этот раз Орсимон поднял голову. Увидевши перед собой Наполеона, молодой человек вскочил как ужаленный и быстро встал во фронт, зажимая в левой руке свою злополучную записную книжку.
— Что ты там писал? — спросил Наполеон.
Несчастный офицер медлил с ответом.
— Что ты писал? — нетерпеливо переспросил Наполеон. — Решал задачи, что ли?
— Никак нет, ваше величество.
— Стишки кропал в честь своей возлюбленной, какого-нибудь несчастного заморыша?
— Никак нет, ваше величество.
— Так что же, наконец? Покажи сейчас! — И с этими словами великий вершитель судеб и владыка вселенной вырвал недолго думая записную книжку из рук растерявшегося офицера, после чего с величайшим изумлением прочел следующее: — «Икра, ост-индские устрицы, лососина по-амстердамски, седло дикой косули, соус субиз, перепела а-ля Ватель, нормандские пулярки, фаршированные трюфелями…»
Как раз на этом месте Орсимон был прерван приходом императора и маршалов.
Наполеон расхохотался:
— Болван! А я-то читаю всю эту чушь, когда мой завтрак состоял из двух картофелин! Значит, ты, бездельник, кормишься одними химерами?
— Так точно, ваше величество.
Мюрат, взяв записную книжку из рук императора, читал ее про себя; Ней читал одновременно с ним, склонившись над его плечом.
Они оба возопили в один голос:
— Тебя следовало бы расстрелять!..
— Да ведь это же порождает муки Тантала!
— Когда мы все издыхаем от голода!
— Ты бессердечный человек!
Император продолжал смеяться.
Возвращая офицеру его записную книжку, Мюрат добавил:
— Мне от твоего завтрака сводит судорогой желудок!..
— Ваша светлость, — отважно улыбаясь, ответил Орсимон, — я не приглашал вас на свой завтрак.
— Эге, — усмехнулся Наполеон, — да он, я вижу, из находчивых! Недаром говорят, что обжоры большей частью бывают умны.
Ущипнув офицера за ухо, Наполеон удалился, сопровождаемый своими маршалами. Император продолжал усмехаться, но маршалы недовольно ворчали, перечисляя свои лишения.
С того дня каждый раз, когда Орсимон попадался императору на глаза, последний всегда встречал его какой-нибудь приветливой шуткой: веселое воспоминание заслуживает благодарности. Армия продолжала питаться двумя луковицами на человека. Наклонности к полноте не замечалось. Время шло. Уцелевшие остатки нижних чинов полков Оверна и Изембурга были размещены по другим полкам. Благодаря этому Жером Кантекор оказался зачисленным в 43-й линейный полк.
Кантекор был более чем недоволен: он был отделен от Гранлиса и лишен возможности исполнить поручение, возложенное на него Фуше. Кантекор замкнулся в себе. Для него потянулись черные дни. Временами он даже ожесточался против Фуше за отсутствие в нем дальновидности. Ведь вот случился же теперь такой случай: он отделен от де Гранлиса, и бог ведает, когда ему удастся встретить его! Да еще и удастся ли?.. А нижний чин — значит, молчи и терпи.
Однако же настал день, когда прозвучал сигнал к сборам. Армия собралась и снова двинулась вперед. Носились слухи, что возвращаются в сторону Эйлау и что русские маневрируют около Фридланда. Возобновилась война.
Но солдаты были довольны. Хуже быть не могло, а бездействие при скверной жизни хуже худшего. А единственным трофеем в эти тяжелые месяцы явилось лишь взятие Данцига.
VI
С наступлением весны и первых летних дней у всех повеселело на душе. 1 июня французские войска расположились в виду Эйлау на левом берегу Алле. Русские, потерпевшие за три дня до того поражение, отступили. Но теперь их настигли, и бой был неизбежен. Но так как русские интендантские склады, а также и корпус прусских войск помещались в Кенигсберге, то генерал Беннигсен желал пробраться к этому городу до прибытия французов. Та же самая причина, которая побуждала русского генерала добраться до Кенигсберга, побуждала Наполеона завладеть им. С этой мыслью он направил туда Мюрата, Сульта и Даву, чтобы отрезать все пути русским.