– Вяземский, подождите меня! – громкий шепот остановил мое продвижение. Конопатый придурок ползет следом, толкая впереди два чемодана! Нет, то что рванул следом, это правильно, но чемоданы!
– Брось идиот! – шепчу ему, делая зверскую рожу. – Чемоданы брось!
Хорошо, что крики и стрельба глушат так, что я сам себя плохо слышу. Можно даже не шептать, а кричать. С трудом выдираю у перепуганного парнишки ручки чемоданов и отпихиваю их в стороны. Ничего полезного там не может быть, наподобие автомата Калашникова.
– Хочешь жить – делай всё что скажу! – пришлось повысить голос, чтобы он услышал. Стрельба уже и возле нашего вагона, детские крики такие, что в фильме ужасов не услышишь. Это придает мне значительное ускорение. Рывком переползаю на другой конец вагона. Осторожно выглядываю, рядом стоит еще состав, между нами нет перрона, просто пара метров земли. И никого… Ползём. Фуражка осталась под первым вагоном, белая гимнастерка мигом измазалась в грязь. Когда мы наконец поднялись на ноги, проползя метров триста через несколько путей, то уже ничем не напоминали чистеньких прилизанных воспитанников военного корпуса. Только погоны выдавали, которые я сразу оторвал, сначала с себя, а потом и со своего приставучего спутника. Тот слабо попытался сопротивляться, но я не дал ему на это времени.
– Бежим! – направление в сторону строений, похожих на склады, показалось мне более правильным. В другой стороне виднелся поселок, или, скорее всего городок. Не успел я название прочитать на вокзале, не до того было.
– Вя…зем… ский…, погодите… – задыхающийся голос довольно далеко, пришлось остановиться. Да я и сам задыхаюсь, дохленькое тело у моего субъекта. Осматриваюсь, рванули мы, впрочем, неплохо. А склады, похоже, заброшенные, травой сухой все заросло. И никто за нами не гонится. Выстрелы еще раздаются, но одиночные. Эх, хана там всем кадетикам. Странно, но никаких чувств не испытываю, меня до сих пор не оставляет ощущение нереальности происходящего.
Мальчишка добрел до меня и обессиленно уселся на большой валун. Вид у него впечатляющий, бывшая белая тужурка в черно-серых потёках, как и лицо, то же самое с форменными брюками. У меня видон не лучше. Не знаю за кого нас теперь можно принять, но лучше на глаза никому не попадаться. Судя по солнцу, время за полдень, до темноты лучше не высовываться.
– Тебя как зовут?
– Кадет Ставский, – мальчишка даже не удивился вопросу, так устал.
– Имя у тебя есть, Ставский?
– Вы что Вяземский, головой ударились? – вяло отреагировал спутник.
– Возможно. Я даже не помню, как меня зовут, – хорошую мысль он мне подсказал. Буду косить на амнезию.
– Ростислав. Это вас так, а меня Артур, – принял кадет мою версию.
– Вот что, Артур, нам нужно до темноты где-то отсидеться и обдумать положение. Двигаем вон к тому складу, – откладываю дальнейшие расспросы на потом. Артур поплелся со вздохом следом. Хорошо хоть не плачет.
По мере приближения, сооружение всё меньше мне кажется похожим на склад. Длинный высокий сарай, покрытый соломой. И пустые проемы окон без малейших следов стекол. Ну тем лучше, не нужно ничего взламывать. Главное, крыша над головой, после бега тело быстро остывает, а погода больше похожа на мартовскую. То есть солнце светит, но не особо греет. И сыро, дождь недавно прошел.
Дверей также не оказалось, пройдя в проем, оказываемся в просторном помещении, запах безошибочно указывает – загон для скота.
– Это овчарня, – подал голос Артур. Интересно, откуда у дворянского сынка такие познания? Если не ошибаюсь, в военные заведения из крестьян не брали.
Увы, кроме засохшего дерьма, под ногами абсолютно пусто. К счастью, обнаружилась коморка сторожа, в которой осталось немного соломы на полу.
– Да, это не Рио-де-Жанейро, – констатирую я. Артур с творчеством Ильфа и Петрова вряд-ли знаком, но грустно кивнул, соглашаясь с моими словами. Нет, он мне начинает нравиться – не ноет, не возражает, да и информацией обладает.
Падаем в солому, сил и у меня больше не осталось. Нервное напряжение начинает отпускать и память потихоньку возвращается. Она, как мне кажется, и не терялась, просто в шоковой ситуации не было времени думать о чем-то, кроме спасения жизни. Итак: я никакой не Вяземский, а Игорь Красников, студент, двадцати лет от роду. Учусь на историческом факультете в Южном федеральном университете, последнее что помню – мы отмечали мой день рождения.