Распрощавшись с дамами, мы вышли вместе. Мне казалось, что сам демон уводит меня из этого дома.
Лорд Грей жил неподалеку от Баркильяс-де-Лопе. Значительная часть его дома, слишком обширного для одного человека, пустовала. Все слуги в доме были испанцы, за исключением камердинера-англичанина.
Обед был сервирован по-княжески, бокалы наполнялись снова и снова живительным соком с виноградников Монтильи, Хереса и Санлукара.
За обедом мы не говорили ни о чем другом, кроме войны, а потом, когда великолепные вина Андалузии достаточно затуманили голову знатного англичанина, он загорелся желанием во что бы то ни стало дать мне урок фехтования. По первым же ударам можно было судить, что он мастерски владеет шпагой, а я к тому времени еще не успел постичь все тонкости этого искусства. Между тем лорд Грей, воспитанный, как видно, в принципах трезвости, потерял под влиянием выпитого вина свойственные ему самообладание и равновесие и наносил мне удары более чувствительные, чем это принято при обычной тренировке.
– Прошу вас, милорд, умерьте ваш пыл, – сказал я, пытаясь сдержать его напор. – Вы уж несколько раз обезоружили меня и радуетесь, как ребенок, что можете наносить мне такие удары, которые мне не удается парировать. Наконечник слабоват, вы рискуете проткнуть меня насквозь.
– Только так и можно научиться, – возразил англичанин. – Либо вы никогда не постигнете этого искусства, либо станете великим мастером фехтования.
После того как мы всласть потешились, а густой туман, застилавший голову моего соперника, слегка рассеялся, я отправился на Остров, сопровождаемый лордом Греем, который желал побывать в нашем лагере. В дальнейшем он почти ежедневно навещал меня. Его дружелюбие меня раздражало, и чем сильнее я его ненавидел, тем больше внимания он мне оказывал, обезоруживая мой гнев. Мои резкие возражения, мое дурное настроение и упорство, с каким я его отталкивал, не только не вызывали в нем враждебности, но, напротив, еще больше укрепляли расположение, которое он проявлял ко мне с первого же дня. В конце концов – не могу отрицать – я почувствовал склонность к этому удивительному человеку, отождествлявшему для меня сразу два лица. Да, два лица: одно ненавистное, другое полюбившееся мне. Оба эти лица до такой степени слились воедино, что я вскоре не мог отличить, где начинался друг и где кончался соперник.
Он чрезвычайно охотно проводил дни в моем обществе и в обществе моих товарищей-офицеров. Во время военных операций он следовал за нами с ружьем, саблей и пистолетами, а в часы досуга мы вместе ходили в таверны Кортадуры или Матагорды, где он щедро угощал нас всем, что только возможно было раздобыть в этих заведениях. Частенько за лордом Греем из Кадиса следовали две-три повозки с изысканными яствами, доставленными английскими кораблями и каботажными судами из Кондадо-де-Ньеблас и Альхесираса. А однажды, когда у нас не было возможности покинуть траншеи у моста Суасо, лорд Грей с необычайной для того времени скоростью – она лишь много позднее вошла в наш обиход – доставил к нам трактирщика Поэнко со всеми его пожитками, плясуньями и гитаристами, устроив таким образом неожиданное празднество.
Через две недели подобных сюрпризов и щедрых угощений на Острове не осталось ни одного человека, который не знал бы лорда Грея, и так как мы в те времена состояли с Великобританией в отличных отношениях, кругом звенели песни:
(именно эти слова), и наш англичанин прославился во всей округе, изрытой каналами и напоенной влагой Санкти-Петри.
Здесь я должен отметить одно достойное внимания обстоятельство, а именно: все мои попытки проникнуть в его сердечные дела, которые меня так занимали, потерпели неудачу. Мы говорили о любви, однако стоило мне назвать дом и семью Инес, как он замолкал или менял тему. Между тем мне было известно, что он каждый вечер бывает у доньи Марии; но на все мои вопросы он неизменно отвечал гробовым молчанием. Лишь один раз он разрешил мельком заглянуть в свое сердце, и вот как это получилось.
Одно время я был так занят делами службы, что мне решительно не удавалось вырваться в Кадис; это рабство огорчало и тяготило меня. Я получал от графини записки с приглашением зайти и впадал в отчаяние из-за невозможности откликнуться на ее зов. Наконец в начале марта я добился увольнительной и поспешил в Кадис. Мы с лордом Греем пересекали Кортадуру в тот день, когда на море разыгралась буря, надолго оставшаяся в памяти жителей Кадиса. Гонимые восточным ветром, морские волны перехлестывали через узкий перешеек, чтобы слиться с волнами залива. Песчаные отмели исчезли, смытые бушующим прибоем, очертания узкой прибрежной полосы изменились до неузнаваемости; ураганный ветер подхватывал суда и как скорлупку уносил их на своих мощных крыльях. Десятка два торговых и несколько военных кораблей – испанских и английских – разбились в тот день о западный берег. Когда буря утихла, берега близ Роты, Пунтильи и скалы, где возвышается замок святой Каталины, были усеяны трупами моряков и остатками разбитых в щепы судов.