Ларри рекомендуют подписать договор, и он это делает. Затем мигающая стрелка побуждает его подтащить авторучку к руке, и пальцы сжимаются, хватая авторучку.
В памяти Ларри всплывают, словно пузыри, все его познания по части религии. Он сразу понимает, что, согласно замыслу, эта рука — рука Хеми, а авторучка принадлежит Ларри: эта передача — киньян[23] в цифровой форме. Символический обмен, к которому привязан кадиш.
Ларри рыдает, рыдает, рыдает, долго еще содрогается от рыданий. Вдруг ощущает в полной мере всю тяжесть обязанности, которая лежала на нем всегда — хотя он только что передал ее другому.
Изыскав способ выполнить свое обязательство «галахически», по выражению раввина, изыскав способ сделать все «как надо» и «по-настоящему», в соответствии с волей отца, Ларри утирает нос, достает свою кредитную карту, вводит цифры. Заключив с Хеми договор, Ларри кликает на «Приобрести» и платит.
Часть вторая
Кажется, через неделю после истечения договора — или через две? — Ларри пришел по почте, на адрес его квартиры в Клинтон-Хилле, конверт с иерусалимским штемпелем. Ларри надорвал конверт и обнаружил в нем письмо, а еще — черно-белое фото студента, которого Ларри вмиг узнал, хотя того сфотографировали со спины.
Торопливо развернул листок: письмо состоит из одной строки, отпечатано на машинке. О, этот дельный Хеми! «Быть вашим представителем, скорбеть по покойному от вашего имени — это была большая честь».
Там, где в письмах обычно стоит заключительная фраза «С искренним уважением, такой-то» или «С наилучшими пожеланиями, такой-то», мальчик написал английскими буквами: «Хайим Арухим» — «Долгой жизни».
Но не над этой лаконичной и скупой на слова запиской Ларри расплакался так, как не плакал никогда еще после заключения договора с kaddish.com, — нет, расплакался он над фотографией.
На снимке Хеми сидел один в скромном доме учения, корпел над блатом Гемары[24]. Пара длинных столов, арочное окно и кусок облупленного сводчатого потолка, который был, казалось, не шире чайной чашки. И хотя потолочные светильники в кадр не попали, студента и его книгу озарял круг света.
Ларри помнит, как его восхитило, что Хеми с головой погружен в учебу, и — вот главное — помнит, что подумал об этом теми же словами, которые сейчас всплывают в его памяти: «Смотри, как сосредоточен этот мальчик! — вот что он подумал. — Смотри, как этот юноша, сидя один в бейт мидраше, силится усвоить какую-то мысль из Талмуда».
Тогда Ларри заплакал, умилившись этому образу прилежной учебы, а следом пришли слезы по отцу, год назад покинувшему земной мир.
Когда плач усилился, Ларри понял, что рыдает уже по другим причинам. Теперь он проливал слезы не по отцу, которого потерял. Нет, этими потоками слез он оплакивал свое прежнее, утраченное «я».
По крайней мере, к такому выводу он приходил в последующие недели и месяцы, в последующие годы и — неужели столько времени прошло? — последующие два десятка лет. Такой версии событий он неуклонно придерживался с тех пор, как снова стал жить под своим ивритским именем — вернулся к имени Шауль, а затем предпочел уменьшительное Шули (как сам полагал, в честь Хеми). Эту-то историю «заблудшей души» Ларри вначале рассказал себе, а потом уже повторял историю своего возрождения бесчисленным слушателям.
«Знаете ли вы, что такое подсознание? — спрашивал, бывало, Шули у своих учеников-семиклассников. — Понимаете, как работают сложные внутренние механизмы сознания?»
Те же вопросы он задает, когда его приглашают сказать что-то вдохновляющее на кумзице[25], или на Шабатоне[26], или на любом другом сборище верующих, и особенно вдумчиво — когда обращается к тем, кто, возможно, захочет уверовать.
Выступает с этой историей чуть ли не каждую неделю у себя за столом в пятничный вечер, на шабатних ужинах, где среди гостей всегда есть один-два, приглашенные в целях кирува[27]. Эти секулярные евреи, у которых затеплился интерес к своей утраченной традиции, охотно отзываются на обращенные к ним слова и на те вдохновенные эпизоды личной мифологии, какими их может вдохновить заново рожденный человек — рав Шули.
— Сами посудите, не удивительно ли, — говорит он, — когда я увидел фотографию этого студента, этого Хеми, склоненного над столом, старающегося постичь какую-то проблему из Талмуда, я не подумал попросту: «О, посмотри-ка на этого юношу в классе». Я не подумал попросту: «Вот мальчик сидит и думает» Чего бы, казалось, проще?
23
Киньян — один из основополагающих терминов галахи (еврейского закона), означающий совокупность способов вступления во владение собственностью. Для некоторых типов киньяна предусмотрены ритуальные действия, закрепляющие право собственности.
24
Блат (
Гемара (арам. «изучение», или от ивр. «завершение, совершенство») — свод дискуссий и анализов текста Мишны. В обиходе термином «Гемара» часто обозначают Талмуд в целом, а также каждый из составляющих его трактатов в отдельности. —
25
Кумзиц (
27
Кирув — так называют приближение евреев к Торе, а также зародившееся в конце 1960-х годов движение ортодоксального иудаизма, которое нацелено на кирув, т. е. приближение к Торе нерелигиозных евреев. —