Тогда ему казалось, что все это немножко слишком. Обещали, что операция будет несложной, через неделю можно будет забрать больную домой. Уже когда подъехало такси, чтобы отвезти ее в больницу, Роза подошла к мужу. Долго, непривычно долго смотрела она на него, вглядывалась в знакомые черты; потом вдруг припала к его груди. И сказала то, что не говорила никогда в прежней жизни: «Я тебя люблю, Давид! Очень люблю!»
Не привыкший к таким выражениям чувств, муж смутился. Почему-то стал проверять сумку с вещами – не забыли ли чего? Потом… Потом крашеная грубой синей краской дверь в хирургическое отделение закрылась, уводя от него его Розочку. Навсегда.
Тогда, неделю тому назад, он еще не понимал этого. Ходил с передачами, договаривался с врачами и сиделками, чтобы все прошло хорошо. Кого-то благодарил. С кем-то ругался. Бегал по городу, находя знакомых, имеющих отношение к медицине, чтобы они «поговорили с кем надо».
Но открылась дверь, и молодой врач в застиранном халате будничным тоном сказал, что операция прошла неудачно – сердце больной не выдержало. И замолчал. А Давид все ждал, что сейчас он продолжит и скажет, что нужно сделать, чтобы все было хорошо, чтобы они были вместе с Розочкой. Молчание затягивалось. Наконец, Давид выдавил из себя невозможную фразу:
– Она умерла?
– Да. Примите мои соболезнования.
Он не понял. Не принял. Выражение обиды и удивления легло на лицо и уже не покидало его. Это не может быть правдой! Это какая-то путаница. Они ошиблись! Но известие, от которого отказывалось сознание, приняло тело: крепкий, хоть и немолодой мужчина вмиг превратился в старика. Огромные плечи ссутулились; он устало опустился на ближайшую скамейку в длинном коридоре и завыл.
Вот и теперь словно стена отделила его от суеты вокруг. Он сидел рядом с телом жены – оторванный, вырванный из всего. И чем более зыбкими становились очертания жизни вокруг, тем явственнее проступала та, ушедшая жизнь. Жизнь, в которой они были вместе.
Глава 1
Путешествие из Петербурга в Бобруйск
Паровоз исправно дымил, колеса выстукивали одним им известный ритм. В коридоре вагона первого класса у окна стоял молодой человек, почти мальчик, в ученической шинели с вензелем на наплечнике. Накинутая на непропорционально широкие плечи шинель придавала всей его фигуре какой-то угловатый вид, более подходящий вокзальному грузчику, а не пассажиру первого класса. Правильные черты лица, почти прозрачные голубые глаза и густые темно-русые волосы несколько исправляли ситуацию. Впрочем, любоваться его внешностью было некому, а самому ему она была в тот момент не особенно важна.
Юноша растерянно, даже как-то отрешенно, смотрел на чахлые деревца, проплывающие мимо, на покосившиеся избушки, уныло провожающие маленькими окнами пробегающий поезд, на незасеянные по военному времени поля. Иногда мимо поезда и навстречу ему проносились другие составы. Чаще – военные, уже ставшие привычным атрибутом ежедневного быта. Война шла уже третий год. Юноша не был заинтересован пейзажем – скорее, пытался собраться с мыслями, глядя на пустые поля.
Причиной растерянности (как и самой поездки) стало неожиданно полученное письмо от бабушки. Бабушка Пая-Брайна была не только его воспитательницей и опекуншей, но и главой огромного торгового клана, раскинувшегося от Сибири до Лондона. Собственно, ее стараниями он и жил в Петербурге. Для всех ближних (и не только ближних) в родном городе юноши, Бобруйске, ее слово имело силу закона. Да разве только в Бобруйске? Лесная торговля, торговля тканями и колониальными товарами, банки, сибирские меха, паровые мельницы и одному Единому известно, что еще. Все это держала в своих цепких руках его бабушка.
Первая купеческая гильдия, в свидетельство о которой был вписан и сам юноша, давала ей возможность открывать представительства во внутренних губерниях, торговать иностранными товарами, поставлять русские товары на международные рынки, давать детям образование. Вот и юноша, носивший библейское имя Давид, заканчивал не какой-нибудь хедер в Жмеринке, а Императорское коммерческое училище. Об этом говорил и вензель на шинели, и цвет околыша фуражки, лежащей на полке в купе.
Лишь однажды всемогущая Пая-Брайна, которую в Бобруйске называли не иначе, как «хозяйка», столкнулась с неповиновением. И чьим? Любимой дочери, в которой она души не чаяла. Следствием этого неповиновения и стало появление Додика, а также его брата и сестры. Было это уже почти двадцать лет назад.