Даже когда я вернулась домой, на душе у меня было так хорошо и легко, что я запела от радости и распевала до тех пор, пока не вернулась бабушка.
– Чего это ты нынче раскричалась? – спросила бабушка.
Хорошее дело: я пою, а мне говорят «раскричалась»! Но я не обиделась, а только сказала:
– Бабушка, мне сегодня в первый раз повезло: мое сочинение прочитали всему классу! Как раз в день рождения! Бабушка, давай испечем оладьи!
Бабушка заколебалась:
– Да ведь возни с этими оладьями!
– Бабушка, я сама все сделаю. Оладьи я сумею испечь, ты только подскажи, как.
Хоть бабушка и проворчала: «Какой из тебя пекарь!» – но все же не устояла перед моей просьбой. Она принялась чистить картошку, а я – мешать тесто. Бабушка даже разрешила разбить все три яйца, которые у нас были. Тесто получилось такое желтое, что лучше не надо. Я попросила у бабушки сковородку.
– Что ж, ты сама достать не можешь? – добродушно проворчала бабушка.
Верно, я же знала, где бабушка держит сковородку – на выступе печки над самой плитой торчала ее черная ручка. Став на цыпочки, я попыталась дотянуться до нее, но не смогла.
– Возьми табуретку, – посоветовала бабушка.
Мне не хотелось идти за табуреткой, и я подпрыгнула, чтобы ухватить сковородку. Но ухватить ее не смогла, а только задела, и сковородка полетела вниз, шлепнулась в тесто и расколола миску. И все мое прекрасное желтое тесто растеклось, словно желтая река!
Тут, правда, подоспела бабушка, но ведь тесто – это не тряпка, его не скатаешь и за кончик не подберешь. Мне долго пришлось скрести плиту и мыть пол, поливая его слезами.
Как бабушке не сердиться на меня, если есть за что? Но я почему-то всегда обижаюсь. Так было и на этот раз. Она бранила меня за лень, а я думала: какая же это лень, если человек все хочет сделать сам, но с ним случается несчастье? Конечно, бабушка была немножко права: надо бы не полениться и принести табуретку. Да кто ж думал, что так выйдет?
При этом она ни разу не вспомнила, что у меня день рождения. Уж ради такого дня могла бы не драть внучку за волосы. Это так унизительно, будто бы собачонка какая!
Когда мы сидели за столом и ели картошку с подливкой, я вспомнила, что у нас есть варенье, но просить его не стала. Я бы к нему и прикоснуться не смогла, оно бы у меня в горле застряло.
Со двора доносился шум дождя. И мне казалось, будто за окном кто-то оплакивает мой неудавшийся день рождения.
После ужина, когда бабушка принялась убирать со стола, я на минутку вышла, присела на каменном крыльце и заплакала. Я ни о чем не думала, мне только жаль было себя, а дождевые капли так приятно холодили лоб, щеки, шею.
Вдруг я вздрогнула: кто-то положил руку мне на голову, и я услышала мягкий голос матери Хелле:
– Что ты тут делаешь, деточка? Что с тобой стряслось, бедняжка?
Столько участия было в ее голосе, но я ничего не смогла ответить, только еще сильнее разрыдалась. Тем временем, видно, и бабушка хватилась меня, потому что я вдруг услышала ее голос:
– Чем это ты тут занимаешься?
Я вскочила и быстро прошмыгнула в комнату. Бабушка тоже скоро вошла следом за мной. Я молчала и больше не плакала, а бабушка тоже ничего не сказала.
Я занялась уроками, но голова у меня болела, и я ничего не могла запомнить. Бабушка поставила на стол чашки, сахарницу и подвинула ко мне банку с вареньем.
– Выпей-ка чаю, – приказала она. – Небось застыла под дождем, еще заболеешь.
Я так устала, что мне было все безразлично: видно, дождь и слезы смыли большую часть моего горя. Мы молча начали пить чай.
Вдруг кто-то постучался в дверь. Бабушка крикнула:
«Войдите!» – и в комнату вошла мать Хелле, и подумать только, что у нее было в руках: коробка с тортом!
У меня сердце екнуло – я сразу догадалась, что это для меня, но подумала: вот-вот что-то должно случиться – или потолок обрушится, или пол провалится, а коробка исчезнет!
Но ничего такого не произошло, напротив, мать Хелле подошла ко мне и сказала:
– Поздравляю тебя! – и с этими словами протянула мне торт.
Бабушка начала было отказываться: «Не стоило тратиться! У самой ведь денег мало...», и я уже стала побаиваться, как бы мать Хелле не передумала. Но она лишь погладила меня по голове и уговорила развязать коробку. И мне так захотелось обнять ее, но я не знала, прилично ли это, и дрожащими от волнения пальцами принялась развязывать бечевку.
Это был большой торт – настоящий именинный торт, в середине красовалась огромная алая роза, а вокруг нее – белые листики и всякие узоры. А каким вкусным оказался этот торт!
Так мы все-таки справили мой день рождения, первый день рождения с настоящим именинным тортом!
Выходит, что и в моей жизни случалось кое-что хорошее. И правда, если подумать, так получается, что после моего удачного сочинения дела у меня пошли чуточку получше. Если бы только не эта ужасная история, из-за которой я попала в больницу.
Мне даже писать об этом не хочется, так больно вспоминать, и все же я ни на минуту не могу забыть об этом. Случившееся снится мне по ночам, и во сне все это еще страшней. Я просыпаюсь в холодном поту, и так хочется очутиться рядом с бабушкой, за ее спиной!
Этот день начался совсем обычно. После того как бабушка перестала водить меня в школу, я всегда немного опаздывала. Вечно у меня что-нибудь пропадало. В то утро исчез чулок – ну словно провалился. Наконец в сундуке у бабушки я нашла какой-то чулок. Правда, он был чуточку светлее другого и покороче, но что поделаешь?
По дороге все время отстегивалась пуговка на туфле, и мне то и дело приходилось ее застегивать. Поэтому я добралась до школы уже после звонка, но все обошлось, потому что в класс я вошла раньше учительницы.
Я не успела выполнить домашнее задание по русскому языку. Оно было ужасно трудное. Я очень боялась, что на уроке меня вызовут. Но учительница русского языка заболела, и урока не было. На душе у меня отлегло, и, не ожидая ничего дурного, я вместе с другими собралась уходить домой.
В раздевалке Милка закричала, что пропал ее новый шелковый шарфик. Никто не обратил внимания на ее крик, и тогда Милка позвала нянечку, а та сказала, что никто не уйдет, пока шарфик не найдется. Все принялись искать Милкин шарфик. Но его нигде не было. Мы обыскали всю раздевалку, но шарфика не нашли.
А пока мы искали, Юта подходила то к одному, то к другому и каждому шептала что-то на ухо. Нянечка сказала, что дверь раздевалки все время была заперта и никто туда не заходил.
– Кто утром пришел последним в раздевалку? – спросил кто-то.
Сердце у меня замерло, и я испуганно прошептала:
– Я...
Все уставились на меня, а Юта объявила:
– Ну, что я говорила?
У меня было такое чувство, будто я куда-то проваливаюсь, проваливаюсь... На самом деле я стояла как столб, а все вокруг молчали. Юта и еще кто-то стали требовать, чтобы меня обыскали. Нянечка на это не согласилась и послала Милку за учительницей. Но самое ужасное уже случилось, и теперь ничто не могло помочь, ничто!
У меня даже слез не было. Я начала снимать с себя пальто, а мне казалось, будто это не я его снимаю. Кто-то уже полез в мой ранец. В эту минуту вошла учительница. Она взглянула мне в глаза, усадила на стул и принялась расспрашивать ребят. Но никто ничего не знал, кроме того, что Милкин красивый новенький шарфик пропал, а я пришла в раздевалку последней.
Вместе с учительницей мы еще раз обыскали все кругом, но так ничего и не нашли. Учительница сказала, что Милка, может быть, потеряла шарф еще по дороге в школу, но Милка твердо помнила, что пришла в шарфике, а Юта с жаром уверяла, что сама сегодня хвалила Милкин шарфик, потому что на нем были разные китайские узоры. Говорит и все время на меня смотрит.