Песельники волосяные струны топшууров перебирают — громко поют:
— Кто верхом мимо Кадын скачет — с коня слезает. Кто пешком идёт — колени преклоняет. Весь Алтай гудит, знает: с людоедом проклятым сразится принцесса наша! Недолгий путь остался тебе, Владычица! Да омоется он, как дождями, победами!
Улыбается Кадын алтайцам сердечно, рукой в ответ приветливо машет.
Вдруг конь её Очы-Дьерен верный на дыбы с громким ржанием встал: то девушка простоволосая ему под копыта кинулась. Натянула Кадын узду бирюзовую, усмирила коня, гневно крикнула:
— Что же ты, девица, под ноги коню моему бросаешься? Или жизнь тебе не мила?
Девушка на колени упала, головой о землю бьётся. Слёзы горькие из глаз, точно брызги Катуни, во все стороны плещут, слова мольбы с уст алых слетают:
— Не гневайся на меня, уважаемая! Сирота я, батюшка с матушкой умерли, помочь-заступиться за меня некому! Только на тебя уповаю, добрейшая из добрейших! Только на тебя надежда осталась, милосердная из милосердных!
— Встань с колен, — Кадын строго молвила. — Сказывай, что стряслось у тебя? — Кадын с коня спешилась.
Поднялась девица на ноги, бедняцкий халат от пыли отряхнула, слёзы с миловидного лица смахнула и говорит:
— Не смотри ты на глаза мои выплаканные, не смотри на щёки впалые — жила и в моём сердце радость когда-то. Был у меня возлюбленный, Диту его звали. Пуще покойных отца с матерью Диту я любила. Были мы вместе счастливы, как два лебедя в ясном небе. Свадьбу играть решили, но отец его Караты-каан воспротивился. Хотелось ему с богатым приданым невестку для сына заполучить единственного. Запретил он Диту меня в жёны брать, наказал нам не видеться. А чтобы скорей позабыл любимый меня, Караты-каан ему другую подыскал невесту — много соболей с ней в придачу давали. Понял Диту, что не суждено нам вместе быть. Сплел он бечёвку толстую, на берегу камень круглый нашёл. Повесил себе камень на шею и со скалы высокой прыгнул. С тех самых пор не высыхают глаза мои, сердце покоя не ведает. Нет жизни мне без любимого! Одно осталось: с камнем на шее в реку за милым кинуться! — сказала так девушка и затряслась в рыданиях мучительных.
Подошла к ней Кадын, по голове тёмной погладила:
— Не плачь понапрасну, милая. С чёрного Алтая обратной дороги нет. Мёртвые с того света не возвращаются. Не в силах я помочь беде твоей.
— Не верю! — заголосила девушка. — Недаром тебя Владычицей нарекли! Недаром люди алтайские зовут принцессой! Всё подвластно тебе: мир живых и мир мёртвых — мудрые камы сказывают! Лишь тебе под силу горю моему помочь, жениха из подземного царства вызволить.
Умоляю тебя, заклинаю: спустись ты во владения Эрлика, попроси за меня владыку Алтая подземного! Пускай он жениха ненаглядного сироте вернёт! Не то в бурных водах горной реки погибну я! Утоплюсь — никто не помянет!
Нахмурилась Кадын, помрачнела и спрашивает:
— Как имя твоё, горемычная?
— Ачичук зовут меня, — потупила очи долу девица.
— Не горюй, Ачичук. Помогу я тебе!
— Ты что, хозяйка?! — пятнистый Ворчун зарычал ропотливо. — Недосуг нам сиротам пособлять, поважней есть задание! С Дельбегенем стопудовым сражаться нам предстоит! Да и не по пути подземное царство Эрлика!
— Молчи! — точно молниями, сверкнула глазами девочка. — Ты снаружи подстилка, внутри потроха! Мал ещё мне советовать!
Молвила так Кадын и коня на закат алый — к подземному царству мёртвых — поворотила. Мускул единый на лице её не дрогнул, волос на голове не задрожал.
— Да пребудет с тобой сила гор, земли и воды! — вслед ей алтайцы кричали. Печальными взорами люди в подземный мир Кадын провожали.
Ачичук одна алых уст не раскрыла, слова доброго вдогонку принцессе не молвила.
Долго ли, коротко ли, добралась Кадын до горизонта линии, что на далёком багряном западе. Глядит девочка: там, где небесный свод с землёй соединяется, чёрный тополь семиколенный стоит без коры, с листвою, как зола, серою. Корни его в нижний мир упираются, ветви третьего неба касаются, ствол в десять обхватов. Сердце Кадын будто иголкой прокололось, по коже мороз пробежал.
Подъехала она ближе к тополю, спешилась, щель узкую, словно дождевым червём оставленную, разглядела в коре земной.
— Что за невидаль, хозяйка? — пятнистый Ворчун ощерился.
— В мир загробный вход — врата в царство Эрлика, — Кадын отвечала. — Лишь после смерти люди попадают туда, чтобы прежней жизнью на чёрном Алтае зажить. Скот пасти, кумыс пить, курут есть, на подземных зверей охотиться. Потому-то алтайцы покойников в царство мёртвых, как в дальний поход, снаряжают. Коней и верблюдов забивают, сломанные украшения, оружие и утварь в могилу кладут. Оживают в нижнем мире животные убитые, добро и скарб попранные вновь целыми делаются.