Глава 2
Третий сын Большой Мааны
Как-то раз гуляли Мактанчик-Таш и Кадын по лесу. Старуха палкой землю ковыряла, корни кандыка[5] и луковицы лилии-саранки[6] в арчимак[7] кожаный собирала.
— Высушу, а зимой в молоке варить буду, авось с голоду не помру, — шаманка крякнула. Маралятина[8] ей давно не по зубам была — все от старости повыпали.
— Что это, уважаемая Мактанчик-Таш? — девочка спросила, прислушиваясь.
— То кукушка кукует. Внимательно её слушай. Если звонко поёт — долгую жизнь обещает. Если глухо — близкую кончину предсказывает.
— Звонко, звонко! — Кадын обрадовалась и ножками в сапожках кожаных, мхом и соломой для тепла набитых, затопала.
— Это мои лета сочтены, а твоя жизнь — длинная, как сказка чорчокчи[9]. Вся впереди.
— Ой, бабуся, а расскажи чорчок-сказку!
— Недосуг мне теперь, — старуха проворчала, из земли луковичку выковыривая. — Зима не за горами.
— Мактанчик-Таш, ну пожалуйста! — Девочка умильно шаманке в глаза заглянула.
— Вот пристала! Сама третьего дня братцу Бобыргану чуть голову мечом быстрым не снесла, а всё сказок требуешь!
— Мы же играли! — Кадын вспыхнула.
— Играли они! Дитё ты неразумное! А кто на прошлой неделе Алмыса-оборотня на полёт стрелы к аилу не подпустил?
— Он овец из отары красть повадился, — потупилась девочка. — Я ж проучить хотела, чтоб неповадно было…
— Ну-ну, — хитро шаманка прищурилась. — А родственницу мою, ведьму Кучичу, зачем на кедр подвесила, перед честным народом на посмешище выставила? Чем тебе старая, больная женщина не угодила?
— Да ведь она тайменя в реке снадобьем колдовским травить удумала!
— Серьёзно? — смутилась Мактанчик-Таш. — Не знала… Ладно, слушай сказку. В стародавние времена жила-была на Алтае Мааны.
— А кто такая Мааны?
— Чудо-зверь, — шаманка отрезала. — Слушай, не перебивай!
— Я слушаю, слушаю!
— Была она большая, как столетний кедр. И одинокая. По горам ходила, по долам — нигде похожего на себя зверя не встретила. И уже начала понемногу стареть.
«Умру, никто на земле про меня и не вспомнит, — Мааны печалилась. — Забудут все, что жила когда-то на свете Большая Мааны…»
Молилась она духу воды Су-ээзи, молилась духу гор Ту-ээзи:
— Прошу, пускай хоть один детёныш из моей утробы выйдет, пусть будет ростом хоть с муравейник, хоть с пенёк кедровый, хоть с крохотного сыгыргана-сеноставца[10]!
Мало ли, много ли времени прошло, но, видно, услышаны были её молитвы. Понесла Большая Мааны сына.
— Расти, расти, мой малыш! — пела радостная Мааны. — Расти, расти!
Но подрос сынок совсем чуть-чуть и остался мелким зверем. А от матери петь-мурлыкать научился. Был это кот, оказывается…
Второй сын родился росомахой криволапой. Третий — пугливой рысью с чуткими ушами.
— Ой, а я видала такого! У него ещё на голове кисточки! — Кадын обрадовалась.
— Четвёртый сын родился барсом отважным, — неспешно Мактанчик-Таш продолжала. — Пятый — хитрым и сильным тигром. А шестой — громогласным львом.
«Шестерых я родила! — думала Мааны. — Никто мне теперь не страшен, даже человек!»
Однажды, ласково на своих детей поглядев, сказала Мааны:
— Надо бы найти азык — добычу. Мяса мне хочется!
Старший сын — кот — помурлыкал и вразвалочку на охоту побежал. Вернулся с малой пташкою в зубах. Поигрался с ней, позабавился да и выкинул.
— Слушай, сынок, с твоими повадками трудно тебе в тайге придётся. Ступай-ка ты к человеку жить.
Второй росомаха пошла. Семь дней по тайге бродила. На восьмой остатки волчьего ужина принесла.
— Твоего угощения ждать — с голоду помрёшь, — Мааны молвила. — Лезь-ка ты на кедр!
Третьей пошла рысь и добыла косулю.
— Да будет охота твоя всегда удачлива! — Мааны обрадовалась. — Глаза твои зоркие, уши чуткие! Ты хруст сухой ветки чуешь на расстоянии дня пути. Тебе в непроходимой чаще хорошо жить будет. Там, в дуплах старых кедров, ты детей своих растить будешь.
Тут очередь барса настала. Одним прыжком вскочил он на островершинную скалу, одним ударом лапы теке-козла повалил.
— Живи ты на высоких скалах, там, где горные козлы и круторогие бараны пасутся!
Куда пошёл тигр, Мааны не ведала. Добычу принёс ей, какую не просила. Положил он к ногам матери убитого охотника.
Заплакала Большая Мааны:
— Жестоко твоё сердце, сынок! Первым ты вражду с человеком начал, полосами твоя шкура покрылась от крови его. Уходи в тростники жить, прячься там от людей!
10
Животное из отряда грызунов, по размерам меньше крысы, ставящее к зиме у входа в нору стожок сена.