Тогда она начинала мыть полы. Варила супы. Думала о Стиве Кемпе, с которым у нее был маленький флирт. Смотрела телевизор. Играла в теннис. Словом, пыталась найти себе занятие. Но сегодня...
Она посмотрела на себя в зеркало. Бледное лицо, покрасневшие бегающие глаза. Встрепанные волосы. Она представила себе, как будет выглядеть в старости и подумала, что на самом деле не произошло бы ничего ужасного, если бы они со Стивом, как всегда, занялись любовью.
Донна всхлипнула, обхватила голову руками и разрыдалась.
Шарити Камбер сидела на широкой супружеской кровати и рассматривала нечто, что держала в руках. Она только что вернулась из того же магазина, что и Донна Трентон. Сейчас ее почему-то знобило, как после долгой лыжной прогулки. Но завтра первое июля; лыжи спрятаны на чердаке, а на улице стоит невыносимая жара.
Не может этого быть. Ерунда какая-то.
Нет, не ерунда.
Кроме того, это могло бы произойти с кем угодно, верно?
Да, конечно. С кем угодно. Но с ней?
Она слышала, как Джо возился в гараже, гремя чем-то металлическим. Потом шум прекратился, и он громко выругался.
Вновь грохот металла, еще более длинная пауза. Наконец голос мужа:
- Брет!
Она всегда немного нервничала, когда он повышал голос на мальчика. Брет очень любил отца, но Шарити никогда не была уверена в отцовских чувствах Джо. Неприятно так думать, но это было правдой. Однажды, около двух лет назад, ей приснился ужасный сон, который она так и не сумела забыть. Ей снилось, что муж ударил Брета отверткой прямо в грудь, пробив легкое. "Мерзавец не должен мешать мне", - сказал при этом муж, и она с криком проснулась, разбудив лежащего рядом Джо. Собственно, для сна были причины. За годы их супружества Джо несколько раз поднял на нее руку, когда она позволила себе перечить ему. Сейчас она научилась делать то, что он хотел от нее, и никогда не возражала. Ей казалось, что так же поступает и Брет. Но она боялась, что когда-нибудь мальчик сорвется.
Она подошла к окну и увидела сына, направляющегося в амбар. За мальчиком следовал Кадж, выглядевший усталым и изнуренным жарой.
Муж:
- Подержи это, Брет.
Тихий голос сына:
- Конечно, папа.
Она попыталась представить, что они там делают. Если муж пьян, если Брет чем-то рассердит его...
Мысленно она представила себе предсмертный вопль Брета и лужу крови вокруг его головы и зажмурилась.
Потом, раскрыв глаза, она вновь посмотрела на предмет, который держала в руках. Она не знала, каким образом сможет использовать его. Больше всего на свете ей хотелось бы съездить в Кейптаун повидаться с сестрой Холли. В последний раз она была там шесть лет назад, летом 1974 года, - она хорошо помнила это лето, потому что это было самое плохое лето в ее жизни, за исключением приятного уик-энда. С этого года у Брета начались по ночам проблемы: плохие сны, бессонница и, все чаще и чаще, приступы лунатизма. Именно в этом году Джо начал пить всерьез. Постепенно лунатизм и дурные сны Брета прошли, Джо же с каждым годом пил все больше.
Тогда Брету было четыре года. Сейчас ему десять, и он даже не помнит тетю Холли, вышедшую замуж шесть лет назад. У нее родился сын, названный в честь отца, и дочь. Шарити ни разу не видела ни мальчика, ни девочку.
Она боялась спросить у Джо разрешения съездить к сестре. Его раздражали любые разговоры на подобные темы, и, если бы она заговорила о поездке, он мог бы ударить ее. В последний раз она заикнулась о небольшом путешествии в Коннектикут шестнадцать месяцев назад, и муж грубо оборвал ее. Он предпочитал ездить с друзьями на охоту в окрестностях Кастл-Рока. Однажды он взял с собой Брета. Все две недели, что их не было, она переживала за сына, которому пришлось проводить время с ватагой постоянно пьяных мужиков, разговаривающих о своих грязных сексуальных похождениях. Она не хотела, чтобы ее Брет слушал все это. Только не ее мальчик.
В сарае ритмично стучал молоток. Затем стук прекратился. Шарити немного расслабилась. Вскоре стук возобновился.
Она боялась, что рано или поздно Брет предпочтет общество отца и его друзей, и тогда она потеряет сына. Он станет членом их клуба, где нет места домохозяйкам. Да, такой день обязательно наступит, и она хорошо знала это. Но помешать никак не могла.
Интересно, в этом году он вновь возьмет с собой мальчика в ноябре или оставит дома? В любом случае, будет лучше, если он сумеет свозить Брета в Коннектикут. Если бы ей удалось оставить его там... показать ему, как... как...
(Только себе можно признаться в этом.)
...как живут другие люди.
Если Джо отпустит их вдвоем... но об этом даже думать бессмысленно. Джо позволяет себе делать все что угодно, но это не распространяется на них с Бретом. Это одно из неписаных правил их супружества. Но она не могла запретить себе представлять, как хорошо было бы им у Холли без него, - без него, сидящего на крошечной кухоньке Холли, пьющего пиво и оценивающим взглядом рассматривающего Джима мужа Холли.
Без него.
Только она и Брет.
Они могли бы поехать на автобусе.
Она подумала: прошлой осенью муж захотел взять Брета с собой на охоту.
Она подумала: может быть, в этом году он этого не захочет?
Ее знобило все сильнее.
Ей бы хватило денег на поездку - денег у них теперь было достаточно но сами по себе деньги ничего не решали. Он может забрать эти деньги, и тогда ее замысел не удастся. Нет, она должна сыграть наверняка.
Мысли Шарити заработали быстрее. Стук в сарае совсем прекратился. Она увидела выходящего оттуда Брета. Она заметила, что мальчик выглядит усталым.
Нет, должен быть какой-то выход. Обязательно должен быть.
И она должна найти его.
Ее пальцы сжимали лотерейный билет. Задумчиво глядя в окно, она вертела его в руках.
Стив Кемп в гневе вернулся в свой магазин, находящийся на западной окраине Кастл-Рока. Он приобрел этот магазин у фермера, переехавшего в соседний Бриджтон. Фермер был не просто ослом, он был Величайшим Ослом.
Стив стоял посреди зала, тяжело дыша и сжав пальцы в кулаки. Его губы дрожали от обиды, как у ребенка, у которого забрали любимую игрушку.
Затем ему в голову пришла одна мысль. Он прошел в заднюю половину дома, где были жилые комнаты. В доме оказалось еще более жарко, чем на улице. Сумасшедшая июльская жара. На кухне была свалена гора грязной посуды, над которой кружились большие зеленые мухи. На столе спал большой облезлый кот по прозвищу Берни Карбо.
Спальня была его любимым местом для работы. Там он писал свои стихи. Половину спальни занимала большая кровать, где он нередко предавался любовным грезам. Рядом с кроватью стоял стол, на котором возвышалась старомодная пишущая машинка "Ундервуд". С обеих ее сторон валялись рулоны бумаги и какие-то манускрипты. Еще больше манускриптов было свалено в углу. Он писал много, и преимущественно стихи, реже - рассказы и пьесы, где герои объяснялись не более чем девятью словами. Он жил в этом доме уже пять лет, и за это время не выбросил ни одного листочка исписанной им бумаги.
В прошлом году Стиву исполнилось тридцать девять лет, и он с удивлением обнаружил, что подбирается к отметке сорок. Открытие огорчило его: он считал, что сорок лет - это возраст для других, не для него.
"Сука, - вновь и вновь повторял он про себя. - Проклятая сука".
С тех пор как он окончил колледж, в его жизни было много женщин, но по-настоящему он влюблялся два или три раза. Донна в его жизни была особой вехой. С ней он забывал про свой возраст. С ней было хорошо в постели. Поэтому он особенно тяжело переживал то, что она сегодня отшила его.