— Пусть в нашу кибитку войдут богатство и счастье!
Потом, повернувшись лицом на восток, усердно молилась на коврике и после этого, приговаривая: "Ну, счастье, которое должно было войти к нам, уже вошло", — закрывала дверь.
Она слепо выполняла древние обычаи дедов и прадедов. И если, утомленная дневными заботами, в суете и хлопотах она забывала это сделать, то всю ночь, бедняжка, ворочалась с боку на бок, вздыхала и терзалась: "Ну вот, я сама виновата. Сама преградила путь богатству и счастью".
В тот вечер, когда в кузнице Карлы шел разговор о податях, она не забыла раскрыть дверь, проделала все со всей аккуратностью, потом подложила в очаг под котел сырые виноградные прутья вместе с сухой верблюжьей колючкой и задумчиво села варить кашу из джугары, помешивая ее то и дело большой выщербленной ложкой, чтоб не пригорела.
Пришел Мурад из кузницы и устало сел у очага на торе. Вечерний свежий ветерок заносил в открытую дверь запах полей и рассеивал едкий дым над очагом.
Почти следом за Мурадом в кибитку, тяжело дыша от быстрой ходьбы, вошел есаул старшины в старом халате, в вытертой шапке и с пухлой пачкой бумажек в руке.
— А где кузнец? — спросил он, быстро посмотрев на Набат и Мурада.
— Он там еще, в кузнице, — сказала Набат и подумала: "Ну вот, может быть, богатство и счастье пришло к нам. Зачем ему Карлы?"
Есаул повернулся. Но как раз в это время к двери подошел Карлы и чуть не столкнулся с есаулом. У старика дрогнуло сердце. Он подумал, что Кулман уже знает, о чем только что болтал народ в кузнице, и вот он прислал есаула за ним, требуя к себе на расправу.
— Пришел! А я тебя ищу, — сказал есаул. Он попятился внутрь кибитки и протянул Карлы бумажку. — Вот, получай! Тебе надо заплатить подать за пять кибиток.
— Как за пять? — еще больше заволновался Карлы. — Всегда платил за две — за кибитку да за мазанку. У меня всего два дымохода… Как же это так получается?
— Э, кузнец, ну откуда я знаю, сколько у тебя дымоходов? Я не считал. Что мне сказали, то я и говорю тебе. Я хорошо исполняю свою службу. Ничего не путаю. Что скажут, то и делаю. Старшина дал мне нынче целую пачку бумаг и говорит: "Смотри не перепутай! Отдашь не тому, кому надо, и пойдут ко мне с жалобами. Разбирайся потом". А писарь Молла Клыч сразу же за меня заступился: "Ну, нет, говорит, он никогда ничего не путает. Он службу свою знает". — "Ну, молодец, — сказал старшина, — так и надо. Ты на царской службе. И я когда-нибудь награжу тебя". Вот видишь, какой этот Кулман! А у Кара-Буга сколько я служил — и копейки не получил в награду. Все, бывало, ругает — не то да не так. Может, теперь что хорошее увижу от Кулмана. Э, да многого мне и не надо! Я не жадный. Вот когда-нибудь придет из Хивы его караван с товарами, я и тем буду доволен, если он бросит халат и скажет: "Вот тебе!" А то видишь, какой на мне? Весь истрепался. Я еще четыре года назад купил его, уж не помню за сколько. Разве это халат?..
И есаул поднял полы халата, показывая грязные заплаты и дыры.
А Карлы был так оглушен податью за пять кибиток, что уж ничего не слышал, о чем болтал есаул. Только теперь он понял жестокую правду "резких" слов Жуллы и особенно Баба Солдата. А есаул, как беззаботная птица, не замечая волнения Карлы, продолжал свою болтовню:
— Ты, кузнец, знаешь нашу работу. Если ты служишь на царской службе, ты должен иметь хорошую память, ну и, конечно, следить за всем и все делать аккуратно. А вот возьми джарчи, ему не меньше ста раз долбят в уши — кричи то-то, а он возьмет да и перепутает, закричит, да не то. Разве это служака? Ну что бы он делал, если бы ему, как мне нынче, дали вот такую пачку бумаг и сказали: "Вот это отдай Мергену, вот это Сары, вот это Карлы-кузнецу", — он так напутал бы, что потом и не разобрались бы. Уж Молла Клыч и то раз сказал ему: "Должно быть, тебя придется прогнать и нанять другого". Ну, а как его прогонишь, когда у него детей полна кибитка и сам он голодный, как волк. Вот он и старается теперь.
Но тут есаул вспомнил наконец, что ему еще надо обегать половину аула, торопливо сказал:
— Подать надо завтра же заплатить, в крайнем случае — послезавтра… Да сделай мне топор! Честное слово, надоело просить у соседей! Придешь просить: "Дай топор дрова нарубить", — а тебе говорят: "Нет у нас!" Вот и бегай по аулу. Я уж расплачусь когда-нибудь.
Есаул ушел наконец. Карлы стоял у двери, смотрел на бумажку, на арабские буквы, написанные рукой Молла Клыча, так внимательно, как будто читал, хотя никогда не знал, какая буква называется "элифом", какая "би" и где конец, и где начало написанного.