Так и сидели они молча, раздумывая об этой проклятой подати. Карлы вспомнил "резкие" слова Баба Солдата, и опять нашел на него страх: а вдруг они дойдут до ушей Кулмана? И Он сказал:
— Этот Баба Солдат хочет показать себя всезнающим человеком, болтает непутевое, голова пухнет от его болтовни. Вот из-за таких людей и на нашу голову валится беда.
— Да он правильно говорил, — вспыхнув, сказал Мурад. — Он справедливый, умный человек.
— Вот так умный! — горько усмехнулся Карлы. — Ты послушай только, что он говорит! Да разве это умно, всех судить и рядить, да еще при народе? Зачем это нужно? И уж не знаю, кто тогда умный, кто дурак!
— А разве он не верно говорил, — загорячился Мурад, — что старшины что хотят, то и делают с нами, а мы молчим да покрякиваем? Вот на четырех человек полагается одна доля воды, а почему на поля эминов[16] идет пять долей? За что им такое счастье? Раньше мы ждали очереди на полчаса воды двадцать дней, а сейчас почему-то ждем двадцать пять дней. А при такой поливке не то что ячмень и пшеница, иннев[17] не выдержит, засохнет. Почему так получается? Почему старшины и эмины могут брать воды сколько хотят?
Карлы бросил боязливый взгляд на дверь и сердито махнул рукой на Мурада:
— А ты потише! Мелешь вздор, как этот Баба Солдат.
— Да, это Баба говорит, и я говорю, — с раздражением сказал Мурад. Он не понимал и не одобрял этой рабской кротости и страха отца. Кровь бунтовала в его молодом, сильном теле и звала к борьбе с неправдой.
Карлы задумчиво помолчал немного и спокойно спросил:
— А кто еще это говорит?
— Да все говорят! Все, кто поливает поля, знают, что делают эти старшины. Это ты только стоишь у горна и ничего не видишь и не веришь, когда говорят.
— Да, — сказала Набат, взяв кудель и веретено, — один говорит "я старшина", другой — "я судья", третий — "я писарь", а тот — "я старейшина", "а я мулла", и всем все дай, все требуют, а где взять бедноте?
— Слушай, Мурад, — задушевным голосом сказал Карлы, — пусть там говорят, что хотят, — правду, неправду, а ты подальше держись от этих людей. От их разговоров не будет добра.
Эта задушевная кротость и благоразумие отца опять задели Мурада, и он сказал насмешливо:
— Так, по-твоему, надо бегать от правды и уши затыкать?
— Фу-ты! — закричал Карлы. — Ты только посмотри на него!.. Я его, как скотину во время пожара, тащу из огня, а он, как упрямый бык, упирается и сам лезет в огонь. Да как ты не понимаешь?..
Он боязливо оглянулся на дверь, понизил голос и продолжал уже более спокойным тоном:
— Как ты не понимаешь?.. Вот болтают, что не надо, а ведь найдется человек, соберет все эти разговоры, отнесет старшине и скажет: "Там был и Мурад, сын Карлы-кузнеца". Вот и свалится на нашу голову еще беда. А у нас их и без того полна кибитка.
И Карлы долго еще поучал угрюмо молчавшего сына, а Набат, вздыхая, жужжала веретеном, пряла бесконечную серую нить.
На другой день рано утром Карлы выпил по обыкновению чайник зеленого чаю. В голове посвежело, прояснились мысли, и он подумал: "Да нет, не может этого быть! Это какая-то ошибка! Должно быть, есаул все напутал…"
Он встал, погладил бороду, взял у Набат очки и повестку на подати и задумчиво побрел из кибитки мимо кузницы к старшине Кулману.
"Ну да, это надо было отдать Мергену, а он мне принес… Да и как не перепутать, когда ему сунули в руку целую пачку таких же бумажек? Вот он и напутал… А я как платил за две кибитки, так и буду платить…"
И чем ближе он подходил к дому Кулмана, тем больше росла в его сердце уверенность, что все это пустая ошибка, из-за которой и не стоило вчера так волноваться.
Карлы вошел во двор Кулмана, прошел мимо кибиток с дымившимися тюнюками на веранду, тихонько отворил дверь и всунул в щель голову.
Кулман и его четыре эмина в это время лежали на ковре, облокотившись на мягкие пуховые подушки, а писарь Молла Клыч сидел рядом с ними и поглаживал свою черную бороду. Перед ним на ковре лежала раскрытая счетная книга с такими же завитушками, как на бумажке, которую принес есаул Карлы. На книге лежала ручка с пером, рядом стояла чернильница.
Услышав скрип двери, Молла Клыч повернулся к Карлы и крикнул:
— Куда ты прешься? Не видишь, люди заняты царской службой!..
Карлы растерялся, не знал, что и делать. А ну как эта их царская служба затянется до вечера? А ему ведь работать надо.
— Ну, что ты торчишь? — совсем уж грозно закричал Молла Клыч. — Встань вон там у веранды и жди. Когда надо будет, позовем. Закрой дверь!