Карлы тихонько закрыл дверь, сошел с веранды и покачал головой.
"Эх, неладно получилось!.. Ну, да я сам виноват, не вовремя пришел…"
А "царская служба" старшины, эминов и писаря заключалась в том, что они делили между собой воду, отнятую под разными предлогами у бедняков крестьян, и попутно болтали о том да о сем.
Когда Карлы вышел, Кулман величественно потрепал Молла Клыча по плечу и сказал:
— Молодец, так и надо! Ильяс-торе умный человек. Он говорил мне: "Не надо близко подпускать к себе всю эту рвань! Ты старшина, ты представитель царской власти. Тебя все должны бояться. А если тебя не будут бояться, так тебя и уважать никто не станет. К тому же, говорит, у тебя большие торговые дела, и не можешь же ты бесполезно тратить время на этих вшивых крестьян". Ну какая мне может быть польза от этого Карлы?
— Да, это верно, — согласились эмины.
У Молла Клыча забегали острые умные глазки, и, поглаживая бороду, он стал расхваливать Ильяса-торе, которого давно уже разглядел и считал большим болваном, случайно оказавшимся в чести. Но он был тонким дипломатом и не скупился на похвалы:
— О, Ильяс-торе — это человек, насыщенный водой науки! Это жилище самого разума! Язык его — цветистый ковер, а слова его сладки, как мед. Когда он говорил на выборах, мне казалось, что я слышу пенье соловья. Это большой человек. И как он тебя любит, Кулман!
— Ну а как же! — самодовольно сказал Кулман и усмехнулся, вспомнив, сколько хивинских халатов, сколько кусков сукна, сколько бочек вина да и денег стоила ему эта любовь Ильяса-торе. Да, Ильяс-торе умеет ценить свои чувства!
Карлы, переминаясь с ноги на ногу, простоял возле веранды около часа. Наконец Молла Клыч открыл дверь и крикнул:
— Войди, Карлы!
Карлы вошел торопливо и встал у порога.
— Ну, что у тебя? Рассказывай, — сказал Кулман, не глядя на Карлы.
Карлы присел на корточки и протянул Молла Клычу бумажку — повестку на подати.
— Вот мой рассказ.
Но Молла Клыч и не подумал взять эту бумажку. Да и зачем ему брать, когда он отлично знал, что в ней было написано.
— Ну чего ты там суешь? Кому это нужно? — рассердился Кулман. — Говори, зачем пришел? С жалобой, что ли?
— Да не с жалобой, нет, — кротко заговорил Карлы. — Но есаул напутал, должно быть, — не ту бумажку мне дал. У него ведь много было бумажек. Как не напутать? Уж очень большая подать… На пять кибиток!
— Э, Карлы, у тебя, должно быть, мозги прокисли! — засмеялся Кулман, довольный своей шуткой. — Попусту винишь есаула!
— Да я не виню, но не может же быть, чтобы за пять кибиток! Откуда же их столько взялось! У меня всего-то кибитка да мазанка сына. И я всегда платил за две кибитки.
— Да мало ли что мы раньше платили! Раньше-то я за гроши покупал в Хиве шелк, халаты. И кожа и хлеб пустяки стоили, а война вздула цены. И за лисью шкуру ты сколько брал с меня раньше?.. Видишь, что было, то прошло. Теперь все вздорожало.
— Так вот я и говорю, что теперь и за две-то кибитки нечем платить…
— Э, опять ты свое! — недовольно поморщился Кулман. — За тебя воюет народ на фронте. Царю нужно кормить, обувать, одевать своих солдат. Или ты против этого? Тогда так и скажи.
— Да нет, я не против… Только где же у меня пять кибиток?
— А ты посчитай получше! У тебя пять взрослых сыновей, разве не ты, а царь виноват, что они до сих пор не обзавелись кибитками? Ты вот сплетничай, чеши язык побольше в кузнице, у тебя и последняя кибитка развалится. Да у тебя еще и мазанка, да кузница твоя стоит двух кибиток. Вот и выходит, что с тебя надо бы взыскать за восемь кибиток.
— За восемь! — ужаснулся Карлы. — А чем же платить-то?..
— Да, за восемь, — наседал на него Кулман. — И Кара-Буга взыскал бы! Деньги нужны царю на войну. А я уж и так скинул тебе за три кибитки: ведь мы из одного рода с тобой. И ты уж не говори никому об этом, не выдавай меня, а то мне придется наложить на все восемь. И не увиливай от царской подати, плати скорее!.. И ступай домой! Не мешай нам!
Молла Клыч искоса посмотрел на Кулмана и подумал:
"А он не так глуп, как я думал! Правильно действует. Теперь этому дурню Карлы уже счастьем покажется заплатить за пять кибиток. Нет, с Кулманом надо держать ухо востро!"
Карлы, запуганный восемью кибитками, совсем растерялся, жалко пробормотал:
— Да нет, кому же?.. Я уж никому не скажу…
Вышел на веранду, и у него вдруг в глазах потемнело, зазвенело в ушах. Он привалился спиной к стене, и до него как бы откуда-то издалека долетел веселый взрыв смеха эминов, Кулмана и Молла Клыча.