— "Точно!..", "Аккуратно!.." — передразнил его Кулман. — Потому-то я и говорю, что вы ослы! Кому нужны эта точность и ваша дурацкая честность? Кто вас будет проверять? Курбан или Ата? Кто это их учил читать и писать? Карандаш у тебя в руке, ты и пиши — взял товару такой-то, пусть он взял на рубль тридцать, а ты пиши на рубль тридцать девять, а с кого можно, не стесняйся, пиши на два рубля тридцать. Это же торговля!.. А так вы меня вконец разорите!
И он начал переучивать братьев, и, надо сказать, они оказались очень способными учениками, быстро постигли торговую мудрость.
— Ну, вот, Карлы-ага, — сказал Чарыяр, водя пальцем по раскрытой книге, — ты сдал восемьдесять пять пудов хлопка, а взял товару — муки, гвоздей, соли, на платье невестке, керосину, масла, углей…
И он стал так быстро пересчитывать все, что взято было в лавке, что у Карлы запрыгало что-то и закружилось в голове.
— …Чтоб покрыть долг, тебе надо сдать еще по крайней мере пудов тридцать хлопка.
Чарыяр так же быстро подсчитал стоимость тридцати пудов хлопка и назвал цифру. Кулман был доволен братом, проворством и ловкостью, с какой он сочинил этот фальшивый счет.
— Молодец! — сказал он. — Молла Клыч уже десять лет торгует, а не умеет так считать, как ты.
А Карлы ужаснулся этой цифре. Он опустил голову, подумал и с большим сомнением сказал:
— Да верно ли это? Что-то уж больно много получается.
— А это не за один год, — бойко заговорил Чарыяр и, как частым бисером, засыпал словами Карлы. — Тут накопилось и за прошлый и за позапрошлый год. Вот посмотри сам… Помнишь, в прошлом году, когда я привел караван из Хивы, ты взял два женских халата на синей подкладке, для сыновей три халата, потом жена твоя взяла материи на платье невестке… А в ту весну Мурад твой прибегал за чаем и взял шапку, а свою рваную бросил на дороге… А сколько муки, керосину, соли — все это каждый день расходуется, а дней-то много в году. Чего же удивляться? Потом, помнишь, когда женил сына, с тех пор еще не заплатил за шелковую материю на платье невестке. А она записана…
— Постой, — перебил его Карлы. — Да за этот шелк я сам платил. На другой же день пришел и заплатил. Ну да, тогда еще сильный дождь шел, а я утром получил с Мергена за два лемеха и как раз этих денег мне и недоставало, чтоб расплатиться с тобой за шелк. И я еще сказал тебе: "А ты зачеркни за шелк". Ты взял ручку, сунул в чернильницу, а тут в лавку пришел Кривой Жуллы за уздечкой, и ты забыл, должно быть, не зачеркнул.
Кулман вдруг задергал плечами и начал бранить брата:
— Ну, вот видишь, сколько раз я тебе говорил: "Будь аккуратен!" Как заплатил человек, так сейчас же и вычеркни!
— Да я вычеркнул, — сдвинув брови и вместе с тем весело посматривая на Кулмана, сказал Чарыяр. — Только не за шелк, а за халат. Не все ли равно? Стоимость одна и та же, а он был должен и за шелк и за халат. Вот видишь — зачеркнуто.
И он раскрыл книгу так, чтоб было видно и Кулману и Карлы, и ткнул толстым пальцем в жирную черную черту.
— А-а, ну это другое дело! — улыбнулся Кулман. — Вот что, Карлы, не будем спорить, и тебе и мне некогда этим делом заниматься. Я тебя не тороплю. Но все-таки деньги мне нужны по горло сейчас. И я прошу тебя заплатить… Нынче что у нас — вторник? Не позже субботы, через три дня. И я никаких процентов с тебя не возьму.
— Хорошо, — задумчиво сказал Карлы. — Я поговорю дома, вспомним, подсчитаем все, что брали.
— Э, да все уже подсчитано и записано. Чего зря время терять? И помни, если ты не заплатишь в субботу до первой звезды, так уж пеняй на себя. Ничего не поделаешь, буду начислять проценты.
— Бог милостив, может быть, и без процентов обойдемся, — сказал Карлы и пошел домой.
Набат и невестка ее Огульгерек обычно все свои дни проводили в работе на чужих людей. Огульгерек была искусной мастерицей и отлично вышивала тюбетейки, воротники женских шелковых халатов, красивые халаты-курте, которые женщины набрасывают на головы, и они, спадая на спину, живописно переливаются яркими красками. Она и ковры умела ткать.
А Набат выполняла более грубую работу. Она сучила шерстяные нитки для ковров, крутила шелк, ткала грубую материю на самодельном станке, штопала войлок на чужих кибитках, помогала готовить угощенье во время свадеб, похорон, не отказывалась ни от какой работы.
В тот день, когда Кулман прислал есаула за Карлы Набат и Огульгерек были дома и занимались своими домашними делами. Они чинили старую рваную одежду, нашивали заплаты, кипятили чоган[19], стирали белье варили обед, радовались, что заплатили подать, и не подозревали, что над ними, как туча, нависло новое несчастье.
19
Чоган — бледнолистый кустарник. Отвар чогана бедняки-туркмены употребляли когда-то вместо мыла для стирки белья.