— Вас всех надо бы в тюрьму загнать за пособничество! — выпучив глаза и багровея все больше и больше, кричал Ильяс-торе, размахивая нагайкой. — И что это за сборища у вас в кузнице? Что это за сплетни там плетут? Кто вам позволил там собираться? Если я узнаю, что там опять собираются и чешут языки, я прикажу сжечь эту кузницу, сровнять ее с землей, а кузнеца — в кандалы и в Сибирь! Я справлюсь с вами!.. — яростно завопил он и махнул нагайкой в сторону стражников.
Он долго кричал, наконец прошелся взад-вперед возле стула, успокоился и сказал, словно отдал приказ:
— Предлагаю выбрать в старшины усердного слугу его величества Кулмана.
— Кулмана!.. — сразу же подхватили родственники старшины и вскинули в небо мохнатые шапки.
А народ молчал, ошеломленный тем, что Баба Солдат и Батыр сидят в тюрьме, что, того и гляди, посадят и Карлы, а ростовщик Кулман вдруг вознесся на такую высоту…
— Кара-Буга!.. — вдруг завопил один из приспешников соперника Кулмана, но Кара-Буга поспешно дернул его за рукав, и он закрыл свою громогласную пасть.
Выборы прошли с удивительной быстротой. Ильяс-торе подождал минут пять, не назовут ли других кандидатов, кроме Кулмана, но все угрюмо молчали, опустив глаза в землю, и он объявил, что старшиной единогласно избран Кулман.
Народ сразу же стал расходиться.
Карлы шел домой с Дурды и Мурадом. Он был сильно перепуган и молчал всю дорогу. И только у самой кибитки он вздохнул, боязливо оглянулся и тихо сказал:
— Ну вот, я вам говорил. А вы распускаете языки-то…
— Ничего, отец!.. Ничего с нами не сделают, — сдвинув брови, сказал Мурад таким тоном, как будто он был старше отца и знал что-то больше его.
Во дворе у Кулмана в это время, как и в прошлом году, дымились очаги, суетились жены и слуги. А сам Кулман и Ильяс-торе, оба веселые, лежали в доме на великолепном текинском ковре, облокотясь на пуховые подушки, пили пиво и хвастались своей счастливой судьбой, которая вела их все выше и выше "по лестнице Всемогущества". Так пышно выразился Ильяс-торе, который ждал со дня на день повышения в чине за раскрытие "шайки" революционеров — Батыра и Баба Солдата.
Они беспечно пировали до глубокой ночи, не подозревая, что как раз в эти дни на севере, в Петрограде, русские рабочие уже выбили у них из-под ног "лестницу Всемогущества" и по-своему решили их судьбу.
Ильяс-торе скоро скрылся из Ашхабада неизвестно куда, а Кулман сначала притих, присмирел, а потом примкнул к белым бандитам и англичанам, ворвавшимся в Туркмению. Но англичане были разбиты, и он вместе с ними бежал в Афганистан. Так бесславно кончилась карьера последнего старшины.
А народ после суровых испытаний пошел по "лестнице Всемогущества, Богатства и Счастья"…
Туркменские кони
Я шел по Ашхабаду, уж не помню теперь, куда и зачем, в глубокой задумчивости. Вдруг за спиной у меня послышался частый топот конских копыт, и мимо меня проскакал колхозник на гнедом великолепном ахал-текинском коне. Я видел, как прохожие — и старые и малые — замерли на месте и взволнованными, восторженными глазами провожали быстро удалявшегося коня. И меня бросило в трепет, как будто мне было не сорок восемь, а всего двадцать лет и я впервые увидел красавицу.
— Ну и конь! — сказал кто-то из прохожих, покачивая головой, а лицо его так и светилось радостью.
Я пошел дальше и слышал, как встречные прохожие только и говорили, что об этом промчавшемся мимо коне. Чем он их взволновал? Чем он взволновал меня? Своей красотой? Своим упругим, стремительным бегом?
И я подумал: "Надо бы написать о коне. Ведь ахалтекинский конь — гордость нашего народа".
И сейчас же вспомнил про Ниязмурада — большого любителя и знатока туркменских коней.
"Вот он-то, хоть и неграмотный старик, а больше чем кто-нибудь может помочь мне написать, может многое рассказать о породистых конях — как их воспитывают, как тренируют… Только не опоздал ли я? Ведь ему уже девяносто семь лет, все силы угасли, угасла и память. А все-таки надо с ним повидаться…"
На другой же день утром я сел в поезд, доехал до села Безмеин, где когда-то родился и вырос, и пошел прямо к Ниязмураду.
Была весна. Зеленели сады, и на лужайках цвели красные маки. В селе было тихо и совершенно безлюдно.
Я подошел к дому Ниязмурада, заглянул в раскрытую дверь и не нашел ни души. Пошел в сад, обогнул дом и увидел в тени, возле самой стены, Ниязмурада.