Тот самый усач Али-бек, который взял нас в плен, сказал хану:
— Хан-ага, лучше меня никто этого не сделает. Если не силой, то хитростью добуду коня и приведу его к тебе.
И он будто бы уехал добывать Дордепеля. А меня такая тоска взяла.
"Эх, думаю, да неужели же наш Дордепель достанется этим палачам — Али-беку и хану? Да как бы и моя-то голова не досталась им. Я сам большой, и голова у меня большая. Вот и отрубят ее! А может быть, это только слухи одни…"
Но слухи оправдались. Али-бек и в самом деле уехал ловить Дордепеля, а на другой день в самую жару, в полдень, вывели нас всех со двора. Нас было человек двести. Выстроили в ряд. И вот идет хан со своими слугами, высматривает — у кого самая большая голова. Жара была, а меня в озноб кинуло. Но хан прошел мимо меня и выбрал голову одного здоровенного туркмена. Сказал что-то слугам, должно быть то, что надо будет отрубить голову вот этому человеку и положить в хурджин, когда Али-бек приведет Дордепеля, и ушел. А нас опять загнали во двор.
Мы собрались вокруг этой "большой головы", как собираются, по нашему обычаю, только вокруг того, кто сделал большое дело или проявил неслыханную храбрость. Голова у него, и правда, была, как котел, здоровенная! Другой такой я никогда не видал. И сам он был настоящий богатырь. Лицо смуглое, круглое, усы и борода подстрижены. На лбу длинный шрам от сабли, и на правой щеке большое родимое пятно. Его так и звали потому — Менгли[32]. От шрама он казался сердитым и неустрашимо храбрым. А глаза у него были бараньи — кроткие, и он сначала показался мне вроде как придурковатым.
Мы волнуемся, говорим ему:
— Спасайся как-нибудь! Ведь завтра же тебе отрубят голову.
А он спокойно грызет себе черствую корку хлеба, как будто и не об его голове идет разговор.
— А чего спешить и зря волноваться? Есть пословица: "Подбрось яблоко, пока-то оно упадет на землю, о боже!" Все переменится. Пока коня не приведут, голову не отрежут. А там, дома, у нас на родине, нет такого коня, чтоб можно было подойти к нему, отвязать от кола и привести сюда. Там тысячи соколов машут крыльями и не подпустят к себе ворону. А если приведут коня, тогда и подумаем, как спасти мою голову. "Общими усилиями и плешивую девку замуж отдадим".
Он говорил тихо, лениво, а голос у него был такой же грубый, как и он сам. Он сказал это, вытащил из-за пазухи корку хлеба и стал жевать.
— Вот вы говорите: "Спасайся!" А как я могу спастись? Вы можете мне это сказать? С цепями и колодкой разве я перелезу через стену? Да если бы и перелез… Ну, я спасусь; так кому-нибудь из вас отрубят голову.
Мы призадумались: что делать? Проговорили до вечера и легли спать под навесом. Я лежал как раз посредине, возле столба. Светила полная луна. Дул холодный ветер с гор. И от холода, а главное, от дум, не спалось мне как-то. Я привстал, сижу, смотрю на луну.
Вдруг кто-то звякнул рядом цепью и положил мне руку на плечо. Смотрю, это Менгли.
— Что, Сумасшедший, не спится?
— Да, Менгли-ага, думы сон отгоняют.
— И мне что-то не спится, — сказал он и сел рядом со мной.
Долго мы сидели с ним, и он рассказал мне про свою жизнь. Ему тогда был сорок один год. В молодости он батрачил у одного ахуна, научился у него немного читать и писать, побывал с ним в Мекке, Медине. Потом ахун помер, и Менгли нанялся в пастухи к богатому человеку. Ну, а пастухи в старину были и воинами. Менгли не раз приходилось сражаться с шайками иранских и хивинских ханов, защищать стада. Вот от этих-то битв у него и остался шрам от сабли.
Иранцы не раз уводили его в плен, но хозяин его и не думал выкупать, выкупали его собственные ноги. Он бежал из плена, бежал раз из тюрьмы хивинского хана. По бедности до тридцати пяти лет не мог жениться. Потом женился на дочери бедного пастуха. У него было два маленьких сына и недавно родилась еще дочка. А тут хозяин послал его на мельницу смолоть два верблюжьих вьюка пшеницы. Только он выехал из песков Каракумов, наскочили на него разбойники Хасан-али-бека, связали и увели в плен.
Я слушал его, и у меня сердце горело.
"Эх, бедняга, думаю, а теперь тебе голову отрубят, и останутся твои дети сиротами".
А он спокойно сказал: