И я тут вспомнил, как, бывало, в детстве соберемся мы в кибитке, заспорим, поднимем крик, а старшие говорят нам: "Да что вы шумите, как иранское войско!"
И верно, шум шел по всему их лагерю. А у нас тихо было, даже кони не ржали и собаки не лаяли, как будто все ушли с летовки и крепко заснули. Но никто не спал, кроме малых ребят, все готовились к бою.
Около песчаного мыса у окопов сидело человек двести. Широкие суконные штаны они засучили до колен, рукава рубах закатали выше локтя, за кушаки заткнули длинные ножи и, накинув на себя чекмени, с обнаженными саблями в руках внимательно присматривались и прислушивались: что делает враг?
А войско шаха, как всегда, для устрашения противника дало залп из всех пушек и ружей. Вспыхнул порох, осветил всю местность. И шум в лагере иранцев стал затихать, и скоро все стихло. Костры погасли. Показалась луна. Молодым уже не терпелось, и они стали торопить начальника:
— Сердар-ага, пора уж!
А начальник, седобородый старик, посмотрел на луну и спокойно сказал:
— Да, в пустыне, когда поднимается луна, волки нападают на стадо овец. Идите и режьте врагов, как волки овец! Хоть одного убьете — и то хорошо.
И вот пешие, около двухсот человек, разом скинули с себя чекмени, обувь, бросили ножны от сабель, чтоб не мешали, и босиком так тихо пошли в бой, что иранцы и не услышали ничего, пока их не начали рубить.
А старики — человек шесть — и самые молодые, вроде меня, остались пока на месте сторожить, а если понадобится, броситься на подмогу пешим.
Сидим, прислушиваемся, дрожим от нетерпения и тревоги и вдруг слышим — в самом центре иранского лагеря, где у них развевалось знамя, поднялся шум и кто-то выстрелил несколько раз. Пошла, должно быть, драка. Старики теребят бороды, то вскочат, то сядут. А больше всех волновался начальник пеших — всю землю около себя руками разрыл.
Но вот шум понемногу затих, стали возвращаться наши, и кто коня привел, кто мула, кто пленного, кто шемхал[35] притащил — никто не пришел с пустыми руками.
— Все вернулись? — спросил старик начальник.
Все вернулись, кое-кто тяжело был ранен, но на это тогда не обращали внимания. Без крови боя не бывает.
В лагере иранцев скоро опять все стихло.
Конники наши сделали еще вылазку и тоже привели пленных. Пленные поникли от страха и все твердили:
— Мы бедные люди. Что прикажет хан, то и делаем. Если бы не пошли воевать, он повесил бы нас.
Только один усач задиристый попался. Начальником он, что ли, был, не знаю. Но он все грозил нам:
— Войско шахиншаха непобедимо. Джапаркули-хан привел шестьдесят тысяч человек. Он вам покажет! Он сожжет ваши кибитки и как ударит из всех пушек, так разверзнется земля и ваши беременные жены скинут.
Один из наших ударил его прикладом и сказал:
— А ты не пугай нас! Войска твоего шахиншаха мы не раз уже видели.
Наутро мальчишки окружили этого пленного и начали показывать ему руками: теперь тебе наш начальник отрежет твою усатую голову, наденет на пику и пошлет твоему хану. Так этот грозный храбрец заплакал, заревел, как баба. А ребятишки долго потешались, дразнили его.
Джапаркули-хан, видимо, обозлился, решил идти напролом и уничтожить наш кош. После полудня он разделил свое войско на две части и двинулся на нас с двух сторон. Наши стрелки тоже разделились на две части и залегли за барханами встречать врага. Лежали по двое: один заряжал ружья, а другой стрелял. Женщины в чугунных казанах плавили свинец и делали пули. А ребятишки подносили стрелкам порох, пули.
Притаились стрелки и близко подпустили иранцев. А те прут на нас всем скопищем, впереди на конях, на мулах, а позади пешие. И все что-то кричат во все горло. И только они подошли к барханам, как прямо у них под носом затрещали выстрелы, и все дымом заволокло. Наши сразу же убили их командиров, которые ехали впереди. Кони и мулы шарахнулись назад, на пехоту. Началась у них кутерьма, свалка. А стрелки наши бьют и бьют.
Лошади и мулы иранцев мечутся без седоков с распущенными уздечками. Иранцы уже и стрелять перестали, только гоняются за конями и мулами, чтоб поскорей поймать да удрать.
Но тут выскочила наша конница. А наши туркменские кони, даже самые плохие, всегда бросали в дрожь иранцев. От них не убежишь, не ускачешь. Они летели как пули. Сабли сверкали, то опускались, то поднимались. Началась резня, страшно вспомнить. А стрелки все стреляют, помогают конникам.
Туркменские кони догнали и смяли иранских. Много иранцев полегло на поле боя, а остальные отошли на старое место. Джапаркули-хан совсем разъярился, собрал войско, опять погнал на нас и опять ничего не мог с нами сделать, потому что у нас было очень выгодное положение. Мы прятались за барханами, а они шли по степи напролом.