Я побежал под навес, растолкал того парня, с которым мы все время вместе сидели, сказал ему. Он чуть не ошалел от радости. Вскочил — и к воротам. Менгли снял с него цепь, потом зашел под навес, разбудил своего соседа старика:
— До свиданья, ага, будь здоров! Мы уходим. Если хотите, и вы все можете уйти. Ворота открыты. Вот тебе ключ от цепей. Буди народ!
И рассказал ему, куда надо бежать и что в хлеву много лошадей, на всех хватит.
Он надел свои чокои, и мы втроем пошли на скотный двор, выбрали трех коней, какие получше, вывели на улицу и поскакали к воротам крепости.
Старик привратник спал в какой-то конуре у самых ворот. Менгли слез с лошади, постучал в дверь.
— Куламали-ага!
— Ха, это ты, Менгли? — послышался глухой голос, и из конуры, как из дыры какой, согнувшись вдвое, вылез высокий седобородый старик и неторопливо, степенно поздоровался с Менгли.
— Ну, сделано дело?
— Да, рыжего пришлось зарезать.
— Ну и хорошо! — спокойно сказал старик. — Он был большим мерзавцем! Сколько народу от него погибло на виселице. Это наушник хана!
Потом он вернулся в свою конуру и вынес хурджин с хлебом и сыром.
— Возьми, Менгли! Пригодится в дороге.
Открыл ворота и пошел впереди нас. Он быстро ходил. На расстоянии голоса от крепости стояла у арыка мельница. Мы остановились около нее, поблагодарили Куламали-ага за то, что он спас нас, сказали, что никогда этого не забудем и когда-нибудь отблагодарим не одними словами. И мы с Менгли слезли с коней, схватили его за руки и стали вязать, а он кричит и вырывается.
Парень, которого мы взяли с собой, не знал, что так надо было сделать, чтоб хан наутро не повесил Кулам-али, и закричал на нас:
— Да разве так делают туркмены! Это же подло!..
Чуть не испортил все дело.
— Молчи, если ничего не понимаешь! — сказал Менгли. — Вяжем — значит, надо.
Мы связали Куламали, заткнули ему рот платком, но не очень туго, втолкнули в мельницу, а там в углу спал мельник. Менгли разбудил его пинком и закричал:
— Вставай, свинья!
Тот вскочил, дрожит от страха.
— Вяжи ему руки! — приказал мне Менгли, а сам вытащил из-за кушака нож, вытаращил глаза, схватил за шиворот старика привратника и закричал грубым голосом:
— Я отрежу голову этой сторожевой собаке хана! Вынь у него изо рта платок. Пусть он кричит теперь, сколько хочет!
И такое страшное, такое зверское лицо стало у Менгли, что я подумал, что он в самом деле озверел и хочет отрезать старику голову. Он ведь всегда мне каким-то придурковатым казался. Я схватил его за руку, уговариваю:
— Брось! Что ты делаешь? Ведь это большой грех отрезать голову человеку.
Куламали уже без платка во рту повалился в ноги Менгли и стал умолять пощадить его, старика. А Менгли размахивал ножом и кричал:
— Пощадить!.. Твой хан взял голову моего отца, а я взамен возьму твою голову и голову хана и положу вам обоим на животы жернова!
— Да брось, не трогай ты его! — умолял и я Менгли.
Он чуть улыбнулся и сказал:
— Ну, ладно, ради тебя пощажу эту сторожевую собаку. Но их надо запереть.
Мы вышли, заперли мельницу и поскакали на север, домой.
Хозяевами этой мельницы, оказывается, были два брата. Одного мы связали и заперли вместе с Куламали, а другой, старший брат, был близким человеком хану. Вот Куламали, чтоб хан не повесил его за то, что он помог нам бежать, и научил Менгли сделать так. Мельник видел своими глазами, как Менгли хотел отрезать голову старику, и у него уж не могло быть никаких подозрений.
Мы благополучно доехали — я до своей крепости, а Менгли с парнем до своих крепостей, и скоро я услышал, что вслед за нами в ту же ночь все пленные бежали от хана и тоже благополучно добрались к себе домой. А когда я узнал, как попался вор Али-бек, так я даже рот разинул.
— А как он попался? — нетерпеливо спросил я Ниязмурада.
— А вот слушай, если не надоело!
— В те времена мало кто пахал и сеял в одиночку. Сам знаешь, воды было мало, и почти вся она текла на поля ханов и баев. А если у кого из крестьян и был свой пай воды, так не было у него ни лошади, ни бороны, ни плуга. Приходилось объединяться, пахать и сеять сообща. Да одному-то, я уж говорил, опасно было выезжать в поле, сразу в плен уведут.
В тот год хозяин Дордепеля объединился с двенадцатью крестьянами, такими же небогатыми, как и он сам. Посеяли они пшеницу, ячмень. Надо было поливать. Хозяин Дордепеля боялся оставлять коня дома, брал его всегда с собой в поле.
Али-бек в это время перешел границу и как-то пронюхал об этом — стал караулить.