Вместо двери, на которую кузнец так и не смог добыть досок, служил обломок изгороди — грубая решетка, сбитая из кольев.
Внутри кузницы потолок и все стены были покрыты, как черным бархатом, густой сажей. С потолка пушистой черной бахромой свисала паутина.
В одном углу валялась старая наковальня с разбитым носом — та самая, которую кузнец выпросил когда-то в долг у одного старика, когда начал кузнечить. В другом углу были свалены в кучу ржавые выщербленные серпы, лопаты, обломки топоров и всякий хлам. В третьем стоял рваный мешок с углем из кандыма[5]. Дыры мешка были заткнуты селином, давно уже засохшим и почерневшим от угольной пыли.
Возле горна, на полке, прибитой к стене, лежали клещи, щипцы, молотки, напильники и всякая мелочь, необходимая для работы кузнеца. На другой стене висела шашка в сильно потертых ножнах, а под ней на земле валялись два ржавых лемеха от плуга и груда железного лома, покрытого пылью и сажей.
И все-таки в этой тесной кузнице среди беспорядочно разбросанного хлама люди всегда находили себе место. Они садились прямо на пол и, не обращая внимания на то, что ветер, врываясь в отверстия, пробитые в стенах вместо окон, душил их дымной гарью от горна, сажей и пылью, курили чилим и оживленно беседовали на самые разнообразные темы.
А седобородый кузнец Карлы, потный и грязный, стоял в это время возле горна, в ямке, вытоптанной им за много лет, раздувал мехи, делал свое дело и прислушивался к разговорам. Ему было пятьдесят с лишним лет, и он уже начинал терять силу и зрение. Он работал в стареньких очках с оправой, не раз уже поломанной и бережно перевязанной медной проволочкой и разноцветными нитками. Одно стекло он разбил когда-то и сам починил его с помощью тонких жестяных ленточек-заплат.
Всю свою юность Карлы проработал молотобойцем у разных кузнецов за гроши, потом обзавелся своей мастерской, работал усердно днем и ночью и все-таки жил в большой бедности. Чтобы прокормить детей, которые появлялись один за другим, он занимался еще и земледелием, засевал чужую землю исполу, а то и за треть урожая, батрачил, охотился с собакой, ловил лисиц, — словом, не щадил себя, делал все, что мог, а семья его все-таки ложилась спать голодной и не на мягкие кошмы и ковры, а на старенький палас, и покрывалась одеялом с торчавшими повсюду из дыр клочками шерсти.
У Карлы было пять сыновей. Когда они подросли, двое нанялись подпасками к баю, третий ушел батрачить в соседний аул. С отцом остались только двое — самый старший и самый младший. Они-то и помогали ему кузнечить, особенно младший — семнадцатилетний Мурад.
Все пятеро сыновей и сам Карлы работали усердно, дружно. Нужда уже понемногу начинала было отступать от их кибитки, но тут старшему сыну исполнилось тридцать лет, и он женился на девушке, такой же трудолюбивой, доброй и тихой, каким он и сам был, но без приданого, с одной сменой белья.
Карлы пришлось построить им возле кибитки небольшую глиняную лачужку, похожую на курятник, купить палас, кошму, одеяло, посуду, одежду и обувь, заплатить за невесту калым, и он снова оказался в долгах, как баран в шерсти.
Кузнецы обычно хорошо зарабатывают. И Карлы с двумя сыновьями легко мог бы расплатиться с долгами, если бы он не был таким простодушным и кротким. Он не мог постоять за себя, не умел торговаться и стыдился сказать бессовестным людям правду в глаза.
Когда заказчики спрашивали: "Ну, мастер, сколько тебе за работу?" — он отвечал: "Э, дай сколько хочешь", — и молча брал то, что ему давали. Бывали случаи, что ему давали лишь половину того, что стоила работа, но и тогда не говорил ни слова. И только вечером за ужином жаловался жене:
— А Мерген-то оказался совсем уж бессовестным человеком. Заказал сделать новый лемех к плугу, я сделал, а он, видишь, что заплатил… Ай-ай-ай! Да на эти деньги и железа на лемех не купишь… А сколько угля я потратил?.. Не говоря уже о работе… Ну что ты скажешь, что поделаешь с такими людьми?
И он, и жена его покачивали головами и кротко переносили обиду. А у Мурада, который присутствовал однажды при таком разговоре, вдруг вспыхнули глаза, хмуро сдвинулись брови, и он сказал:
— Да ты сам виноват! Надо сразу говорить: за лопату столько-то, а за лемех цена другая. Если хочет, пусть берет, а не хочет — не надо. Это его дело. А ты одариваешь таких, как Мерген. Что он, нищий, что ли? Зайди к нему в кибитку, она вся набита добром!