Тяжело тогда жилось, и если бы не вступились за нас русские, не знаю, что и было бы.
Раз, после сильного боя с солдатами хивинского хана, ехал я домой вместе с Овез-батыром. Заехали мы к нему, и уже стемнело. Они говорит мне:
— Теперь поздно тебе ехать. Переночуй у меня, а завтра поедешь.
Я остался. Сели мы на ковер. Перед Овез-батыром жена поставила медный чайник с хорошим чаем. Он налил мне пиалу и сказал:
— Эх, Сумасшедший!.. (Эта кличка так и приросла ко мне после плена.) Тяжелое наше положение. Не знаешь, что и делать. То ли воевать, то ли хлеб сеять. Не дают нам жить иранцы и хивинцы. Да и бухарцы еще лезут. Не можем мы вытянуть ноги и спать спокойно. Что это за жизнь? Ведь с нас, как говорится, уж и попона сползла. Нужда тело пронзила и до костей дошла. У кого-то надо защиты искать.
"У кого же? — думаю. — Уж не хочет ли он, чтоб мы стали подданными иранского шаха или хивинского хана? Да туркмены скорее смерть предпочтут. Они только и знали, что отбивались от иранских ханов и шахов, а хивинский хан — настоящий тиран".
Я сказал это Овез-батыру. Он выпил чай и одобрительно посмотрел на меня.
— Это ты верно говоришь. Туркмены никогда не покорятся ни иранскому шаху, ни хивинскому хану. Но нам нужна сильная опора, иначе жизни не будет народу. И есть такая опора — это русские люди.
— Русские? — удивился я.
— Да, это сильный народ и хороший, хлебосольный. Ханмамет Аталык и Оразмамет-хан давно уже думают об этом. И в Мары многие старейшины одобряют эту мысль. И я одобряю. Но наш хан три раза разбил войска иранского шаха и нос задрал, думает, теперь ему уж некого бояться. И сам хочет быть ханом над всеми Туркменами. А признают ли его все туркмены своим ханом, еще неизвестно. Да если б ему и удалось объединить весь наш народ, разве он устоит против врагов со старым оружием? Даже если с Ираном и Хивой мы и справились бы, то за ними лежит еще ядовитый дракон. Он схватил и сжал в своей лапе всю Индию и теперь тянет шею в нашу сторону и облизывается. Слышал про англичан? Вот они-то и есть этот самый дракон. Недавно к Керимберды-ишану приезжал гость, будто бы святой из Мекки, и будто бы он чудеса творит и может одним взглядом окинуть все четыре угла света. Все старики во главе с нашим ханом ходили на поклон к этому "святому пиру[37]". И я ходил.
Когда мы вышли от него, Ханмамет Аталык — он умный человек — сказал:
— Овез, а глаза-то у этого гостя, как у плута и вора. Я думаю, это не святой, не ишан, а просто английский шпион.
Так оно и оказалось. Наш хан-ага уже не может отличить голубя от ястреба. Вот, чтоб англичане не зажали нас в свою лапу, и надо бы нам примкнуть к русским. У них сила большая.
— А ты говорил об этом с Чопан-батыром, с Дяли-батыром и Кара-батыром? Как они думают?
— Намекнул раз Чопан-батыру, он сердито посмотрел на меня и ничего не сказал. Заговорил об этом с Дяли-батыром, он сразу перебил меня. "Э, Овез, занимайся ты своим делом! Разве мы можем вдвоем решить такое дело? Ты же знаешь, у каждого туркмена своя голова, поди втолкуй всем-то!" Ну, а с Кара-батыром и говорить нечего. Ты скажешь, а ему не понравится, он и думать не станет, сразу зарубит.
Скоро мы легли спать. Наутро я уехал домой и после узнал, что есть какая-то связь с русскими не только у Овез-батыра, но и у других сердаров. Слышал и то, что будто бы Ханмамет Аталык раза два ездил в Оренбург. Ну, а потом сам знаешь, чем это дело кончилось. Как примкнули к русским, так и стали спать спокойно.
Ну, пойдем, покажу тебе наших колхозных коней.
Ниязмурад встал, надел халат, подпоясался длинным белым кушаком, надвинул на лоб старинную туркменскую шапку и всунул свои большие ноги в калоши.
Ниязмурад хотя и опирался по-стариковски на палку, но шел бодро. Он повел меня не по улице, а ближней дорогой через колхозный виноградный сад — по узкой тропинке. Он впереди, я за ним, как полагается по туркменскому обычаю.
Он шел и рассказывал, то размахивая, то ударяя палкой о землю.
— И сколько я видел на своем веку знаменитых туркменских коней! Глянешь, бывало, на какого-нибудь красавца, так дрожь тебя и прохватит. Жизнь бы отдал за такого коня! Был у нас Кара-Куш. Так тот однажды сокола обогнал! Верно говорю. Я сам это видел.
— Да как же он мог обогнать? Как он мог состязаться с птицей? — удивился я.
— А вот слушай! У одного человека был сокол. Он не кормил его день, два. Потом пришел на скачки, отдал сокола сыну, который стоял на том месте, откуда кони должны были бежать, а сам встал там, куда кони должны были прибежать. Как это теперь по-вашему-то называется?