— У финиша? — сказал я.
— Ну да, у финиша. И вот пустили одного Кара-Куша. Только он вытянулся, выбросил ноги, хозяин сокола сейчас же замахал рукой и стал звать сокола, как звал его всегда на кормежку. Сокол ринулся вперед вместе с Кара-Кушем. Конь не понял сначала, с кем же он состязается, замотал головой, смотрит по сторонам. А народ кричит во все горло. Кара-Куш увидел, что над головой у него машет крыльями сокол, хочет его обогнать, прижал уши, рванулся вперед и обогнал сокола, оставил его за собой на расстоянии — ну, как бы тебе сказать, — ну, как бросить вот эту палку.
Мы подошли к колхозному саду с пышной зеленью, за которой виднелось большое красивое строение. Ниязмурад ткнул палкой в воздух и сказал:
— Ну, вот и наши конюшни! В старину таких не было ни у ханов, ни у беков. Да и дома-то их были не лучше наших конюшен. Я каждый день сюда хожу посмотреть, порадовать свое сердце. Не схожу, так и заснуть уж не могу, вроде как главного дела не сделал. Ну и следить ведь надо за народом, показать, как надо ухаживать за конями. А кони у нас породистые, потомки наших славных древних коней, каких вывели наши деды и прадеды. Да и ругаю же я своего сына Нурака. Ведь он теперь заведует коневодческой фермой. Сидит в конторе, шелестит бумажками, а то уедет на целый день в Ашхабад. Долблю, долблю ему. "Брось ты эти бумажки! Твое место возле коней, в конюшне!" А он смеется. Ну что с ним будешь делать? Вот если бы мой младший сын Чары заведовал фермой, так его за уши не оттащил бы от коней-то! В меня пошел, любит коней, но другим делом занят.
Когда мы вошли в конюшню, там хлопотали четыре подростка. Они поздоровались с нами и опять принялись за свое дело. Я посмотрел на длинный ряд стойл, на чисто подметенный коридор, на лоснящиеся спины, на точеные морды коней, повернувшихся к нам, на их большие умные глаза, на нервно раздувающиеся ноздри, вдохнул в себя этот своеобразный острый запах конюшни и заволновался, заговорила во мне моя туркменская кровь. Повеселели, ожили глаза у Ниязмурада.
В первом крайнем стойле стояла красивая матка с только что родившимся белоногим жеребенком. Увидев нас, она занервничала, насторожилась, подняла голову и запрядала ушами.
— Видишь белоногого? — сказал Ниязмурад. — Красавец! Его старшего брата, тоже белоногого, наши колхозники послали в подарок маршалу Ворошилову. Не хуже того, на котором он раньше ездил. Я видел того на картинке. Хороший конь, но не лучше нашего. Я еще мальчишкой был, когда по всей Туркмении славился Акбилек[38]. Так вот, должно быть, эта матка и ее сыновья от него пошли. А вот смотри — рядом с ней потомок Кара-Куша, а этот вот — потомок Дордепеля. Дордепеля давно уже нет, а кровь его, огонь его еще горит в его потомках.
Ниязмурад повел меня дальше, показал палкой на двухгодовалого коня и вдруг поджал губы и наморщил лоб.
— Вот этот… как же его зовут-то? Теперь такие названия дают коням, что и не запомнишь, а вспомнишь, так не выговоришь. Так старший брат этого коня участвовал в пробеге Ашхабад — Москва. Я тогда, во время этого пробега, и днем покоя не знал, и ночью спал как на горячих углях, все думал: "А ну как осрамятся наши кони?" Ведь до Москвы-то почти пять тысяч километров. Это не шутка! Машина и та не выдержит, сломается. А кони выдержали. И с конем, говорю тебе, ничто не может сравниться. И главное-то чудо не в том, что они до Кремля дошли и домой вернулись, а в том, что они наши, колхозные, а не ханские. Все самое лучшее нам отдали, крестьянам.
Когда мы подошли к последнему стойлу, Ниязмурад заглянул в него, вдруг нахмурился, повернул голову в сторону коридора и сердито закричал:
— Эй, сын мой! А ну, поди, поди-ка сюда!
На крик сейчас же прибежал один из подростков. Старик ткнул палкой в кучу навоза.
— Это что же такое? Разве можно таким коням стоять в навозе? Так-то вы за ними смотрите?
— Ниязмурад-ага, — хлопая глазами, начал оправдываться парень. — Это он сейчас только… Видишь, еще пар идет. А мы убирали.
И бросился в угол за метлой и совком. Старик смягчился и уже спокойно сказал:
— Все время смотреть надо… У тебя вон и совок и метла есть. А мы в старину из-под таких коней руками собирали навоз в подол рубахи… Ведь вот говорил я председателю колхоза: "Давай я буду смотреть, ухаживать за конями". А он все смеется: "Нет, Ниязмурад-ага, то, что ты можешь сейчас отдыхать в прохладной тени, для нас дороже всего. Ведь за это мы и боролись". Что с ним поделаешь? Он думает, что я совсем уж состарился.