— Ну, опять захлюпало, — проворчал Сапа, недовольно посматривая на небо. — Льет и льет, не дает передышки.
— Да пусть льет! — весело сказал Черкез. — Чего ты боишься? Ничего плохого не будет.
— А чего хорошего? Сейчас, кроме вреда, от дождя нечего ждать. Зачем он нам? Землю для посева хлопка мы давно уже полили, а дождь еще подбавит влаги. Жди теперь, когда просохнет и можно будет сеять. Время-то дорого. Боюсь, как бы вместо урожая не пришла к нам беда большая.
Черкез докурил папиросу, бросил, затоптал окурок и сказал:
— Какая беда!.. Землю мы хорошо удобрили, хорошо вспашем, посеем, и лишняя влага не помешает. С каждого гектара возьмем урожай, какой нужно. Не на баев — на себя работаем, и не в пустой же беготне окрепли вот эти икры?
Он вскинул ногу и широкой сильной ладонью хлопнул по тугим, крепким, как камень, мускулам.
Сапа засмеялся.
— Видел, Меред, чем он хвалится?
Меред улыбнулся.
— А что ж, он верно говорит. Дождь не повредит, а свои крепкие, как колотушки, икры он вырастил в труде. Сколько он, да и все мы, сколько мы работали у баев и как работали? Без передышки, днем и ночью.
Да, все они когда-то батрачили у баев, выросли в тяжелом труде, особенно Сапа. Отец его умер, когда он был еще мальчишкой, и мать вынуждена была посылать его на непосильную работу к баям. Она и сама работала у них от зари до зари и все-таки жила с сыном в жестокой нужде. Бывало, в доме у них и раз в месяц не нагревалась ручка казана.
— Ну, как наши баи, притихли? — спросил Меред.
— Да как тебе сказать? Слыхал пословицу: "Свинья давно сдохла, а хрюканье слышно"? — сказал Сапа. — Их банды, правда, сейчас реже, а все-таки нападают на аулы, режут хороших людей. Но и с ними народ круто расправляется. Их песенка спета. Народ уже не выпустит свободу из рук. А все-таки спим с оружием.
— Сапа, а ты не забудь еще и то, — сказал Черкез, думавший в это время не о бандах, а совсем о другом, — больше влаги — больше корма для баранов, а бараны — наше богатство. У нас, Меред, хорошее стадо. Завтра покажем.
Дождь усиливался и уже часто барабанил по земле, по деревьям и крышам. Начинало быстро темнеть.
Друзья прошли по тропинке среди густого, раскачивавшегося от сильного ветра и шумевшего под дождем сада и вошли через ворота во двор, где рядом с приземистой, ветхой отцовской мазанкой стоял новый, просторный дом Сапа.
— О-о! Да у тебя ханский дворец! — сказал Меред. — Скоро же ты разбогател!
— А что ж нам не богатеть? Мы не батраки, а колхозники. И у Черкеза дом не хуже моего. Завтра посмотришь, — сказал Сапа, запирая ворота.
Услышав голоса, из маленькой старой кибитки, стоявшей во дворе, выглянула шестидесятилетняя мать Сапа — Акгуль-эдже.
— Это ты, Сапа? — спросила она, вглядываясь в темноту.
— Я, я. К нам Меред приехал, — крикнул Сапа.
— А-а! Меред… Добро пожаловать! — обрадовалась старуха. — Проходите в дом! Я сейчас приду.
Друзья вошли в дом, украшенный коврами, сняли с себя мокрые пиджаки и сели за стол, на котором горела керосиновая лампа.
Пришла веселая Акгуль-эдже, поставила перед ними дымящийся плов, вино в кувшине, спросила Мереда, здоров ли он, хорошо ли живет, и ушла в свою кибитку спать.
А друзья еще долго беседовали и заснули уже поздней ночью, когда с особой силой разыгралась гроза. Ветер выл и гудел. Дождь хлестал по крыше и окнам. Гром гремел так, будто рушилось небо. Молния ярко освещала комнату. Но Сапа, Черкез и Меред ничего этого уже не видели и не слышали.
Как раз в это время по аулу вдоль высоких глинобитных заборов, скользя и неуклюже взмахивая руками, шел человек. Шел он с таким трудом, как будто на шее у него висел каменный жернов. Дождь хлестал его, как кнутом, ветер бил в грудь. Частые вспышки молнии то ослепляли его, то погружали в непроглядную тьму.
Он шел и шатался, как верблюжонок, еще не научившийся стоять на ногах, беспомощно цеплялся рукой за забор и охал, падая в грязь.
Ватный рваный халат на нем так взбух от дождя и так измазан был грязью, что ветер уже не в силах был раздуть и вскинуть его полы.
Человек этот изнемогал от усталости, вздрагивал при каждом грохоте грома, спотыкался и бормотал себе под нос то молитвы, то проклятья.
Вот, цепляясь рукой за деревья, он прошел через сад и, тяжело дыша, прислонился спиной к воротам Сапа. Отдышавшись, он робко постучал в ворота, потом все громче и громче. Он долго стучал и прислушивался. Но по-прежнему шумел дождь, выл ветер и никто не отзывался на его настойчивый стук.