Он садился, раскладывал перед собой деньги и покупки и начинал считать, и, если они потратили в городе полтора-два рубля на мороженое или на два чайника зеленого чая в чайхане, он поднимал такой крик, как будто они промотали все его состояние.
— Как же так!.. Куда же вы дели? Тут не хватает полтора рубля!..
В тот день, когда Елли Одэ пировал с друзьями в ресторане, в доме Ханкули произошло такое событие.
Рано утром Бахар и Тяджгуль аккуратно сложили в корзины голубоватые и желтые первосортные коконы, и, надо сказать, сложили их немалое количество. Они собрали по восемьдесят килограммов с каждой коробки грены — так они умело и старательно выкармливали своих шелковичных червей.
Потом они сняли со станка только что сотканный превосходный текинский ковер, все это вынесли во двор, положили на колхозный фургон и поехали в город.
К вечеру они вернулись из города с пустыми корзинами и с мешком, туго набитым шелком-сырцом, четырьмя кусками красной домотканой шелковой материи на платье и ситцевыми тканями с яркими пестрыми цветами. В руке Тяджгуль держала платок, в котором были завязаны деньги.
Вернулись обе усталые, пыльные, но очень довольные и даже веселые.
Как только Тяджгуль переступила порог, Ханкули сейчас же выхватил у нее из рук платок с деньгами и стал допрашивать, почем сдали коконы, сколько получили за ковер, сколько заплатили за материю.
При этом он проявил такую жадность и такую подозрительность, что даже Тяджгуль и та удивилась, хотя она давно уже привыкла к таким допросам.
Когда Тяджгуль сказала ему, сколько они получили за коконы, Ханкули закричал:
— Да разве по такой цене сдают коконы?
— А по какой же? — закричала и Тяджгуль. — Сходи сам в город и спроси!
— Сходи!.. Чего теперь ходить, когда весовщик-то вас наверняка обвесил! А вы, дуры, поленились, конечно, пересчитать деньги! Дал вам кассир, а вы и поверили, завязали в платок… Он всех обсчитывает!
— Вот уж верно говорит пословица, — сказала Тяджгуль. — "Вору и развратнику кажется, что и все вокруг воры и развратники". Так и ты, Ханкули. Да что мы, ослицы, что ли, с Бахар и у нас ни глаз, ни ума нет? Весовщик правильно свесил… На наших глазах. Деньги и кассир считал, и я считала. Да никто и не зарится на нашу копейку! Кому она нужна? Все своим трудом зарабатывают.
Ханкули сел на кошму, расстелил перед собою платок с деньгами, нахмурился, надул губы и, поплевывая на пальцы, стал считать. И это занятие целиком поглотило его.
Он считал с такой жадностью, что можно было подумать, что эти деньги он сам заработал, проливая кровавый пот, тогда как он не только не срезал и не принес ни одной ветки тутовника для Тяджгуль и Бахар, но даже ни разу не наточил и серпа. Тяджгуль и Бахар сами точили серп, хотя это вовсе не женское дело.
Ханкули сосчитал деньги и вдруг испуганно вытаращил глаза на Тяджгуль и закричал так, как будто его обокрали:
— А где же, где же еще пять рублей? Куда ты их дела?
— Ай, Ханкули, да как тебе не стыдно? — сказала Тяджгуль. — Если б ты видел, сколько народу собралось сдавать коконы! Мы ждали-ждали своей очереди, жара, духота. А тут рядом открылась новая чайхана. Мы с Бахар выпили по чайнику чаю и съели по две пышечки. Потом Бахар захотелось мороженого, и она купила себе…
— Да что, вы умерли бы, что ли, без мороженого? — кричал Ханкули. — Чаю-то и дома могли бы напиться. Тратите деньги зря! А к чему это все накупили? Зачем эти шелка и ситцы?
— Ну а как же, Ханкули, — старалась успокоить его Тяджгуль, — дочка наша уже невеста. Сколько приходило сватов-то! А у нее нет ничего. Надо же ей приодеться. Вот я завтра скрою и сошью ей шелковое платье… Ведь она это сама заработала, своим трудом.
— Посмотрите, посмотрите на них! — не унимался Ханкули. — Мать и дочка сговорились по дороге, придумали себе оправданье! Тоже захотели в шелка наряжаться! Надо бы покупать что-нибудь подешевле. Нечего зря тратить!
— Как это подешевле? — от души возмутилась Тяджгуль. Она давно уже мечтала увидеть в нарядном шелковом платье свою красавицу дочку. — Мы-то с тобой уже прожили свое. На нас хоть мешок надень, никто не удивится. А у Бахар молодое сердце бьется. Ей замуж пора…
Ханкули весь передернулся, как будто его хлестнули кнутом.
— Замуж!.. Да что я, шелковое платье, что ли, замуж выдаю? Дочь выдаю!.. Кто собирается жениться не на ней, а на платье, тот пусть и к дверям не подходит!