— Ну, а как же!.. С одной стороны Кара-Буга, с другой — Чилли Бадак, с третьей — Кулман, а с четвертой — Бегхан встали на площади, а за каждым из них толпы людей из их рода. И всем четверым хочется быть старшиной, все перед этим ходили по аулу, подкупали народ. Ну, шум, крик поднялся, в драку полезли, чуть не порезали друг друга. Так и проспорили целую неделю. Сам пристав ничего не мог поделать. Наконец генерал приехал с солдатами — солдаты все с ружьями, — и сразу кончили спор. Генерал приказал выбрать Кара-Буга — и выбрали.
Чилим переходил из рук в руки. Все по очереди, булькая водой, жадно затягивались и с наслаждением выпускали изо рта густой белый дым.
— И какая нам польза от этого? — сказал крестьянин лет тридцати, пуская изо рта дым по ветру. — Баи дерутся, а мы только время теряем. Ну вот выбрали в прошлом году Кара-Буга, и я из его рода, а разве я разбогател от этого? Таким же нищим остался…
— Хе, — засмеялся беззубый седобородый старик, — а ты радуйся и тому: когда сыты животы богачей, тогда уши бедняков спокойны. Богачи не кричат тогда: "Ах, мне не хватает того-то да того-то!.."
— Это верно, — засмеялись все.
Новость, возвещенная горластым джарчи, стала источником самой оживленной беседы. Но на шахматистов она нисколько не подействовала, как будто пролетела мимо их ушей.
— Так, так… — бормотал один из них, уставясь на шахматную тряпку с расстроенными рядами фигур и пешек. — Говоришь, старшину выбирают… Ну, так шах королю, если старшину выбирают!..
— А ты не пугай!.. Я покажу тебе сейчас, как старшину выбирают! — говорил противник, защищая короля конем.
— А-а, ты конем!. Ну, так я на своем подскачу к твоему старшине. Сейчас мы его выберем!
— Э, много ты выбирал! А вот я слоном шах твоему старшине!..
И шахматисты без конца насмешливо повторяли слово "старшина", а в кузнице с самым серьезным видом народ обсуждал — кого же теперь выберут старшиной? Кара-Буга, или Кулмана, или Чилли Бадака?
Карлы стоял возле горна, слушал разговоры и вдруг с тревогой посмотрел на Мурада и сказал:
— Мурад, ведь мы не все еще вспахали?
— Нет, осталось немного.
— Так как же быть-то? Если мы завтра не вспашем, земля пересохнет, одна пыль пойдет. Тогда уж и сеять ни к чему. Как же быть-то?
— Очень просто, — решительно сказал Мурад. — Завтра вспашем и посеем пшеницу.
— Да когда же?.. С утра на выборы надо.
— А что тебе выборы? Не все ли равно, кого выберут? Будет ли старшиной Кара-Буга или Кулман, у нас от этого пшеница не вырастет в поле.
Он хотел еще что-то сказать, но отец сердито посмотрел на него, и он замолчал. А Карлы пожалел, что заговорил с Мурадом о таких делах при людях, поспешно принялся раздувать мехи и строго сказал сыну:
— А ты знай свое, бей молотком! И не вмешивайся в разговоры старших. Молод еще.
— Э, мастер, не ругай ты его! Он правду говорит, — сказал один из крестьян.
— Правду! — проворчал с досадой Карлы. — У такого мальчишки не может быть ни кривды, ни правды. Он должен сидеть и слушать, что говорят люди постарше его.
И, нахмурясь, принялся за работу.
Когда у Карлы не было срочной работы, с наступлением сумерек он обычно бросал клещи и, вытирая полой халата потное лицо, говорил Мураду:
— Ну, хватит!..
Он не зажигал коптилку, не тратил керосин попусту. Но народ и после наступления темноты не расходился сразу, а только перекочевывал за дверь, садился на песке возле кузницы и продолжал беседу. Сегодня всех встревожил крик джарчи, и особенно ветер, который заметно усиливался и мог опрокинуть и разломать кибитки, и потому все, и даже самые азартные шахматисты, как только стемнело, быстро разошлись по домам.
Карлы закрыл вход в кузницу обломком изгороди и пошел в свою кибитку, стоявшую неподалеку, шагах в пятнадцати. Под напором порывистого ветра она скрипела и вздрагивала. Юзюк трепетал и хлопал над дымовым отверстием.
Когда Карлы откинул ветхий, вытертый ковер, толкнул хлипкую дверцу и вошел в кибитку, он сразу же увидел Мурада, который уже сидел у котла на торе[6]прямо против двери, с большой костью в руках.
Нужно сказать, что утром у соседа Карлы случилось несчастье: верблюд сломал ногу, и его пришлось прирезать. Карлы был в добрых отношениях с соседом взял у него в долг две верблюжьи ноги, сказав при этом:
— Отдадим, когда и нам перепадет что-нибудь.
Набат — жена Карлы — наварила полный котел костей. Когда пришел из кузницы Мурад, она подумала: "Весь день, бедняга, работал… И в поле пахал, и в кузнице стучал молотком…" — и сказала ему: