Роларэн знал, куда и зачем посылал её. И теперь, когда она поняла, ни словом, ни жестом, ни звуком не могла его осудить, сказать, что поступал он неправильно. Она и сама бы привела сюда кого угодно ради такой цели. И его тоже.
А может, так оно и было. Может быть, это она притащила его в Златой Лес против его же воли, только не заметила, когда он пытался воспротивиться ради её же блага. Это всё было так смешно. Так запутанно. Так сомнительно. Она давно уже потерялась в собственном сознании и давно не пыталась ничего отыскать — почему сейчас должна была реагировать как-нибудь иначе?
Эльфы снаружи захохотали. Она знала, что пора было бросаться вперёд, трясти решётки, но сама просто сидела на полу, даже не в углу, просто прислонившись к стене и запрокинув голову назад. Ни капли безысходности или страха — Шэрра словно потеряла все оттенки эмоций, свойственных её положению. Ничего не осталось, кроме пустоты вокруг.
Какой-то остроухий — она произносила это слово про себя с нескрываемым презрением, — швырнул ей кость, словно Твари Туманной — кость, которую Шэрра должна была обглодать, будто бы зверь.
Или, может быть, это остатки из той отвратительной клетки в самом конце темниц. Шэрра не хотела знать, чьи клыки прежде касались человеческой кости — она даже не оттолкнула её от себя, только презрительно посмотрела и закрыла глаза.
Сколько лет назад тут сдерживалась магия? Златой Лес был насквозь пустым. Она знала — нельзя сдержать то, чего нет. Нельзя остановить волшебство, если здесь не осталось его ни одной капли, только Вечный да его пленница и гостья — гостья кошмарных темниц.
Она представила себе, как медленно прахом осыпается кость. И она разлетелась белесыми хлопьями, выбивая из Шэрра остатки силы. Она в Златом Лесу была сильной или слабой? Ответить оказалось слишком трудно; девушка давно уже заблудилась в этом диком переплетении понимания и фантазии. Ей хотелось быть сильной, да. Но был ли шанс?
…И звуки шагов она услышала раньше, чем все остальные. Но не дёрнулась и не подалась вперёд, в отличие от стражи, не попыталась посмотреть, как именно спускалась к ней королева Каена.
Что именно к ней — в этом Шэрра не сомневалась ни на мгновение.
Она придёт, вся в крови, к Роларэну вечером. Придёт — коснётся его губ, потребует глотка его крови, его Вечности, но только не до дна, а пополам. Сколько лет они проживут без окончательного бессмертия?
Ни дня.
Каена получит своё. Каена выпьет его до дня, а потом уничтожит весь Златой Лес и будет рыдать на пепелище по единственному достойному, что вдруг забыл о своём сопротивлении. Каена — выгоревшее тело без души, даже умирать — стыдное слово…
Знала ли она сама об этом? Знала, что так поступит? Да. Шэрра была уверена — королева слишком долго ждала Роларэна, чтобы сейчас не понимать, что случится, когда он всё-таки придёт.
Эльфы в одночасье умолкли, склоняясь пред королевой, и Шэрра лишь зло хмыкнула — будто бы признавала их слабость и разительную трусость. Можно было подумать — и вовсе пылает редкостной, дикой ненавистью по отношению к таким мнительным и жалким существам, как они.
Мужчинам, впрочем, всегда наплевать. Они смотрели на королеву не подобострастно — испуганно, без уважения — просто с дикими глазами и начертанным на лице отчаянным желанием поскорее бежать. Рыцари без страха и упрёка!
Шэрра поднялась. Она не слышала ни слова — королева говорила тихо, остатки волшебства всё ещё не допускали звук. Всё замерло — всё превратилось в мёртвую, холодную, липкую тишину, такую же бессмысленную, как и прочее в её глупой жизни.
Она дошла до решёток сама. Посмотрела на Каену через металлические, проржавевшие прутья.
— Хороша, — присвистнул кто-то из эльфов.
Королева подняла на неё взгляд. Шэрра знала — на ней ещё не было ран и порезов. Её ещё никто не тронул, не посмел оставить и царапины — только не раньше, чем это сделает сама правительница. Разумеется, сильнейшим — дорогу.
Девушка улыбнулась ей — едва заметно, игнорируя холодный, с зелёными бликами взгляд, не обращая внимания на гордо выпрямленную спину, на вскинутую голову, на острую линию подбородка. Попыталась отбросить в сторону все предрассудки, все воспоминания — руны на окровавленном алтаре, магию, сворованную у Вечных. Искала что-то в глубине её полумёртвых изумрудов, в гибкости жестов. Что-то, что напоминало бы ей об эльфах прошлого, утонувших не в крови Каены, а в собственных грехах.
— Как же ты на неё похожа, — королева подошла поближе, сжала пальцами ржавые решётки, словно пыталась их расколоть на мелкие части. — Если б я не видела её смерти, подумала бы — это тоже она. Вернулась. Ожила. Посмела вмешаться в мой мир. Какое ты имеешь право… — она сжала зубы, словно пыталась сдержать чувства, вырывающиеся на свободу, — быть до такой степени на неё похожей?