Роларэн повернулся к нему спиной - его путь змеился смертью в противоположную сторону. Шаги мужчины становились с каждым разом всё медленнее и медленнее - пока он не рухнул на колени сразу же за линией импровизированного поля боя.
По его ладоням, по его рукам стекала ручьями кровь. Яд проел практически до кости. На теле - множество ран, глубоких и мелких, но серебристое свечение уже медленно кружилось вокруг них, не трогало только разрушенные от палицы Каены руки.
Он запрокинул голову назад и тихо шептал молитвы богам, в которых не верил, пустоте, в которую эльфы отходят после смерти.
Шэрра сбросила с плеча ладонь Тони, такую самоуверенную - будто бы это зверство могло её остановить. Дошла до Роларэна - и опустилась на колени напротив него, сжала ладони, зная, что не сможет залечить его раны.
Они шептали эту незнакомую молитву в унисон - уже совсем не погибшим душам. Эльфы не верят в жизнь после смерти. Эльфы верят в то, что с гибелью тела наступает гибель и всего внутри. Златые Деревья подтвердили это. Златые Деревья начинают гнить, когда те, чьи сердца бились с ними в одном ритме, умирают.
Златой Лес был вечен.
Златой Лес умер.
Но в ком-то душа не искала выхода. В ком-то она сама цвета.
Шэрра не молилась. Шэрра утешала его - и обещала, что когда они вернутся, когда всё встанет на свои места, она не исчезнет и не сбежит. Она не отплатит кровью за всё то, что было сделано хорошего и плохого, не станет собирать армии, которых у них нет.
Тони замер. Он никогда не видел прежде подобного единения душ, подобной связи, прошедшей сквозь века. Шэрра сказала, что Роларэну едва ли не полтысячелетия, а ей - едва-едва двадцать лет. Двадцать один, может быть - он плохо запоминал числа. Шэрра сказала, что она знала его совсем немного. А смотрела, будто бы он принадлежал ей одной и никому больше, будто бы пыталась окутать его собственной заботой - и больше не позволить прокрасться ужасу, всему тому, что ждало его в будущем.
Он ей почти улыбался. Мягко, нежно, с любовью. Сквозь боль. Его кровь стекала и по её ладоням, почти до локтей добрались маленькие капельки.
Она отдавала ему собственную жизнь. А он даже сердца не смог ей посвятить - потому что Тони помнил, как он смотрел на этот кулон.
Кулон.
Неужели что-то такое может быть центром жизни?
Он слышал, что эльфы переселяют свои души в предметы. В деревья. Но Роларэн не в Златом Лесу - значит, его душа может биться в маленьком металлическом кулончике у него на шее, в этом сгустке серебра - или что там было? На самом деле, Громадина Тони ничего не понимал в драгоценностях. Ни в каких. Он просто хотел, чтобы скорби по какому-то куску металла было меньше, чем по всем его погибшим братьям.
Он знал, что сделает. Знал, что будет, если она за ним не пойдёт.
Глава двадцать третья
Год 120 правления Каены Первой
Что хорошего могло быть в убийце? В эльфе, у ног которого лежало столько мёртвых людей? Но Шэрра не была человеческим ребёнком - она, как истинная остроухая, скольким бы презрением это слово ни наделяли все остальные, обыкновенные, не испытывала жалости к мёртвым предателям. Она вспоминала, как гибли невинные подснежники под чужими ногами, содрогалась - и каждый раз выбрасывала из головы все остатки жалости к людям, к тому, что они сами собой представляли. Всё это сплеталось в сплошную картину; она не боялась стекающей с рук Роларэна крови, но содрогалась, стоило только Тони своими толстыми, сальными пальцами коснуться её плеча.
Рэн всё больше молчал. Он не беспокоился о людях, убитых им вчера, но тень Каены нависала над ними. И дорога стелилась под ногами, будто бы что-то неровное - Шэрра была уверена, что сейчас, за следующим поворотом, станет ещё хуже.
Они шли прямо. Через лес или по дорожке - эльфы не блудят. И идти эльфам тоже легко - они быстры и легки, не проваливаются, даже в болоте им не так-то уж и трудно, пусть и много хуже, чем на обыкновенной твёрдой земле. Остроухие - что за презрение в этом одном коротком и банальном слове, - способны, будто бы летая, ступать, вышагивать по снегу, словно по твёрдой почве, скользить по ветвям деревьев. Были способны - пока разом не потеряли и магию, и вечность, и всё счастье, что только таилось в уголках Златого Леса.
Шэрра не спотыкалась. Рэн - тоже. В нём с каждым шагом становилось сил, казалось, всё больше; Златой Лес, в котором таилась его душа. Его магия. И его цель, его жажда, его одно существенное желание. Тони пытался ступать медленнее, но попросту отставал - и никто не оборачивался, не давал ему шанса догнать. Он обречён - это было жестоко, да, но в тот же момент - так логично, до такой степени справедливо...
Дикость и ужас. Вот что окутывало его при мыслях о Роларэне, о кулончике на его шее. О чём-то очень важном. Там крылось эльфийское счастье; и Тони представлял, как раздавит его в своих громадных ручищах, а следом за этим умрёт и Роларэн. А Шэрра будет его.
Ведь у Вечности тоже есть свой конец. Разве нет? Разве не всё на свете должно подходить к логическому завершению? Тони мечтал об этом, Тони рвался к цели и пытался достичь её как можно скорее - но у него не получалось добраться до глубины собственных мыслей. Если глубина, конечно, существовала - а относительно этого можно было ещё поспорить.
- Шэрра, - окликнул он девушку - отчаянье, казалось, окутало абсолютно. - Шэрра...
Она оглянулась. В глазах не было ни ненависти, ни холода. Эльфы - поразительные существа; они даже не попрекнули ему предательством, хотя прекрасно знали, что это именно он вёл по следу целую Академию. И вчера, пока Шэрра - наконец-то она, а не он! - заживляла ранения Роларэну, пока скользила своими тонкими пальцами по его израненным рукам, пока губами едва-едва ощутимо касалась скулы, словно пыталась оставить клеймо, затихла в его объятиях - таких, что обними её подобным образом Тони, и уже превратились бы птичьи кости в пыль, - он ждал, что с уст мужчины - ведь он-то пострадал, - сорвётся хотя бы одно оскорбление. Они должны были сказать, что Громадине стоит их покинуть. Уйти. Но Рэну словно было всё равно, а Шэрра... Шэрра следовала за ним, будто бы давно всё понявшая, зрячая кошка - такая гибкая, такая сильная. Тони не нравилось замечать в ней что-то большее, чем просто красивую женщину. Это казалось ненормальным. В Академию слабый пол не пускали - что они могут? Сражаться на мечах, что ли? А она - могла. И палицу - пусть деревянную, а не ядовитую, - она прокручивала в руках с такой лёгкостью, словно прорезала воздух. Только кислота лилась по его пальцам, а она - уверенно принимала каждый сильный для неё удар, послушно падала и вставала, отравляла своё тело для того, чтобы научиться. Достойно ли это было уважения - увы, он не знал. И не мог знать. У людей так себя не вели. У людей женщины были слабы.
Шэрра не позволяла себе быть таковой. А может, попросту не умела. Ведь она не была человеком. Она была эльфом - самым жутким, что только мог себе представить Тони, и в тот же момент таким прекрасным и притягательным. Он тонул в ней, тонул с такой лёгкостью, что она и не замечала.
- Что такое? - девушка замедлила шаг, чтобы теперь поравняться с Тони. Роларэн словно и не заметил ничего - не почувствовал подвоха.
- Мы можем остановиться на несколько минут? Может быть, вам тоже следует отдохнуть...
Они шли всю ночь. Они бежали. Они вот уж сколько часов даже не притронулись к дереву, чтобы пополнить собственные силы. Разумеется, они тоже должны были устать - на это Тони и рассчитывал, теперь глядя Роларэну в спину. Он хотел просто поговорить - задать Шэрре вопрос, что никак не срывался с губ все эти дни.
- До Златого Леса всё равно ещё день пути, - согласно кивнул Роларэн. - Можно. Мне всё равно. Останавливайтесь.
Он тоже замер. Устало прислонился к дереву - но теперь не пил его соки, а просто слушал шелест листвы, наслаждался её тихим шёпотом, словно впитывал в себя каждый звук, такой приятный, такой отчасти даже нежный...