Но это не имело никакого значения. Разве нет? Она Вечная. В извращённой, забытой много сотен лет назад форме, но всё равно - не умерла от палиц. Отыскала в себе то, что должен был иметь каждый эльф.
Роларэн перед глазами казался настоящей тенью. Где он сейчас? Стоит рядом с Каеной, смотрит в её поразительно изумрудные глаза, такие же, как и у него? Последний сын Златого Леса. Последний.
Шэрра знала - она не принадлежала деревьям. Она просто могла их слышать, но была здесь чужая. Посторонняя. Не мёртвая и не живая. Её не существовало для Златого Леса. Златого Леса не существовало для неё.
Его скоро не будет.
Рыжеволосый невысокий эльф что-то лепетал. Это он был третьим, она узнала по оттенкам смеха в оправдательных словах. Она всё ещё была для них слишком слаба.
Второй пытался отползти прочь. Или это он был первым? С тем самым гадким хохотом, со смешком в голосе, таинственно укрытым за потоками глупости и боли.
Она дышала. Дышала.
Остальное не имело значения.
- Позор эльфийского рода, - она сделала шаг вперёд, но ей преградили дорогу. Сколько их здесь было?
Шэрра не боялась, что в ней окажется слишком мало яда. Девушка отлично знала - его будет предостаточно. Хватит с головой для того, чтобы похоронить их всех - всех, кого она встретит.
Она сжала руку эльфа, что тянулся к ней. Его волосы отливали дешёвой рыжевизной - не тем странным оттенком Каены, - словно кто-то полил их красками осени. Осени, которую девушка встречала только в человеческом мире. И глаза его, такие тусклые... Он не кричал, потому что не успел - от боли свело челюсти. Он смотрел на неё, хватая ртом воздух, и пытался проронить хотя бы одно слово, а не мог. Ничего больше не осталось.
Она прорвалась в его мысли. Знала, что скоро это закончится. Что скоро яд её превратится в кровь, что душа вновь займёт положенное место. Она могла обжигать ещё совсем немного. Но разве этого ей не хватит?
Как же там было пусто! Сколько тел без единой мысли, сколько покорных кукол Златого Леса?
Шэрра ненавидела ряды деревьев, окружившие отвратительный королевский дворец, ненавидела каждого Златого, что посмел ради самонадеянности, ради того, чтобы усмирить собственную мужскую гордость, лечь в постель с Каеной.
Они мечтали о прекрасной королеве. Каждый думал - вот она влюбится за одну только глупую ночь, она отдаст своё сердце. Он станет тем героем, который спас страну от зла и тьмы. Взойдёт на трон, а жена будет покорно склоняться пред ним на колени, возрадовавшись любви.
Но ведь это Каена! Как можно быть такими слепыми? Королеву не могла исцелить любовь; любовь толкнула её во всё это.
- Я даже не могу назвать тебя глупым, - её голос был едва-едва слышен в темноте. - У глупых дурные мысли в голове. А у тебя там просто густая темнота. У вас всех там одни Туманы...
Куда пропали истинные эльфы? Заключённые в тела Тварей Туманных? В них было любви и добра больше, чем в этом сгустке пороков и желаний.
Твари Туманные... Каена.
Калека для калеки.
Она вспомнила Равенну, как та тёрлась у её ног, как бросалась на Роларэна, прыгала, прижимала его к холодному мраморному полу и устраивала огромные лапы у мужчины на груди, а после начинала мурчать, словно обыкновенная кошка. Шэрре казалось, она не эльфа держала за руку сейчас, а скользила по шелковистой чёрной шерсти, такой мягкой и нежной под пальцами.
- За что? - выдохнул он, пытаясь вырваться - но эльфийка держала на удивление сильно. - Златые Деревья... Как же похожа!
Её захлёстывали его мысли. Его страх, животный, страх не за то, что таилось внутри, а за физическое здоровье...
Картины, что мелькали у него перед глазами. Несчастные женщины, а ещё - самая последняя, с припылённым рыжим оттенком волос, покорная, будто бы телёнок. Каена. Её несчастная королева.
Она отпустила его запястье - и ударила по щеке. Пощёчина, казалось, обожгла парня - он отшатнулся, упал, задел что-то.
Шэрра не оглядывалась. Пошатываясь, вышла из камеры, так и не заперев за собою решётчатую дверь. Дотянулась до рычага.
Твари Туманные просто голодны. Они не пожирали эльфийскую плоть, они давились чужими грехами. Нерождённые эльфы, умершие души, так и не успевшие родиться. Несчастные звери - помесь котов, чего-то клыкастого и крылатого, и умершей в Златом Лесу Вечности.
Она дошла до ступенек. Ноги подкашивались - и когда Тварь Туманная ткнулась носом ей в бедро, Шэрра послушно опустилась на ступеньки и обвила руками толстую шею зверя.
Она чувствовала, как ей на кожу, израненную, измученную кожу капала звериная слюна. С клыков стекал яд, тот самый, что в палицах. Но её больше ничего не жгло. Эльфы умирали - рано или поздно закат перерастает в ночь.
- Рано или поздно, - прошептала она, утыкаясь носом в густую чёрную шерсть, - ночь становится слишком тёмной. А потом, когда гаснут звёзды, а луна за туманами превращается в размытое пятно, восходит солнце.
Теперь она, казалось, понимала Роларэна. Она знала до последнего мига, что он сделает.
Знала, за что он любил Каену.
Как же похожи.
Она хваталась за этот выдох эльфа, имени которого не знала, но убила без капли мук совести, цеплялась за тот страх и за отражение в его воспоминаниях. Удивительно - он даже не представлял, что в тот миг на самом деле творилось у него в голове, не видел того перечня образов, вспыхивающих у неё перед глазами странных изображений.
Шэрра вновь встала. Тварь Туманная не рычала - но смотрела на неё грустными глазами.
Теперь ей показалось, что у Равенны взгляд тоже был зелёный. Как у Роларэна. Как у Каены.
Она хотела выжить. Выжила. Дело осталось за малым - дождаться его. Дождаться того мига, пока королева покинет этот мир. Пока сгорит Златой Лес. Да хоть целую вечность.
Она шла по замку, будто бы та эльфийская тень, шаталась, падала через каждые несколько шагов. Шэрре казалось, что перед глазами у неё застыли сплошные пятна, и она цеплялась за всё, до чего только могла дотянуться.
А эльфы падали. Каждый, чью руку она сжимала, к чьей коже прикасалась. За спиной у неё рычали Твари Туманные, ночь постепенно поглощала Златой Лес, то и дело где-то вспыхивали и угасали факелы. В сполохах мрака она понимала, что больше не осталось ничего, чего можно было бы бояться. Перечень мертвецов - то ли от яда её рук, то ли от пленных, несчастных крылатых Тварей Туманных.
Та самая Тварь, что подошла к ней, вышагивала рядом. Шэрра опиралась о неё, понимала, что, наверное, не причиняла ей никакой боли. Они шли плечом к плечу, и когда громадное существо поднимало голову, девушка улыбалась ему через силу.
Кто-то закричал. Кто-то попытался попасть в неё. Она чувствовала, как прошила её стрела - но, сжимая её в руке, выдернула из тела, даже не почувствовав ничего. Шэрра не знала, сколько прошло времени. Не знала, что происходило у неё за спиной. Кто-то пытался её остановить, кто-то бежал прочь, но это всё не имело никакого значения. Она не умирала не потому, что оставались ещё силы, а потому, что не могла этого сделать.
Девушка упала у могилы. У могилы, носившей её имя. Её израненные руки сами по себе ударяли о плиту, пытались затереть кровью, своей или чужой, ужасное имя. Шэрра мечтала стереть её отсюда.
Роларэн ошибся. Это всё началось не с него, не с его выбора. Не с того, что он не дождался, не с того, какие решения принимал в своём жутком желании спасти дочь от всего на свете, кроме неё самой.
Всё началось с этой смертной. Даже не эльфийки - остроухого телесного подобия.
Шэрра надеялась, что могильная плита расколется под её ударами. В её силах не было ни капли иллюзии - просто дикая истерика и жажда стереть с прошлого, с истории это имя. Она родилась раньше. Она украла её мужчину. Украла тень несуществующего Золотого Дерева.
Она украла её право вырастить здоровую, счастливую дочь, выдать её замуж за любимого мужчину, за эльфа, в котором, как и в её отце, билась бы Вечность. Она растерзала всё, что могла, в жизни маленькой, испуганной девочки; она своей ненавистью выковала всё то, к чему они сейчас пришли.