— Ну, ну, оправдался... Давайте конвойного! А вообще-то, сидели бы лучше на своем месте. Я ему звоню, нервничаю, а он — нате вам... Подштрафовывает. Впрочем, мир.
В тюрьме у Кехи Тарасова были два тайника с оружием. Один контрразведчики нашли и разорили тотчас же, как только выяснилось, что конюшенный эконома задал стрекача. Другой же — закиданный паклей ящик из-под ядрового мыла на чердаке банного корпуса — остался в целости. Так как у подпольщиков, наряду с Тарасовым, были в тюремном персонале и другие надежные корешки, возможность вооружить «равелин Робеспьеров» не отпала. Поэтому большевики решили не отменять и не переносить налета на тюрьму. Прибытие бравого батальона бравого корнета мало что меняло в соотношении красного и белого в Городищах, поскольку и сам батальон являл собою два эти цвета. На тот же случай, если Колчак вероломно отступит от своего слова художнику Попову и белая столица прикажет казнить Кафу, было намечено выступить досрочно. Подполье располагало безусловной гарантией получить данные о конфирмации раньше начальника гарнизона, так как почту управления вскрывал, разносил по книгам и готовил для доклада человек, сочувствующий большевикам. План налета обсуждался на Чупровой заимке с участием Каландаришвили, железная фаланга которого перекрывала теперь все подходы к Городищам, и оттого кочующие по тайге формирования беляков-усмирителей теряли возможность вступить в город тотчас же, как начнется дело.
— То-шееч-каа! — меняя голос, запел господин Ххо в телефонную трубку.
На другом конце провода недоуменно покашлял басище протодьякона, подул в трубку и спросил:
— Откеда звук?
Глотов улыбнулся, отодвинул от себя аппарат, с минуту походил по комнате, насвистывая шаловливый мотивчик, и снова соединился с Тошкой. Он искал приюта, тишины, сердечности и, конечно же, любви, в которой, как известно, тонут все наши невзгоды. Невзгод же у господина Ххо было предостаточно. «А я думала вы умнее. Умнее и тоньше». Он и сам думал так. Дернул же его черт с этой опрометчивой, глупой и неосторожной попыткой выманить Кафу за океан. Конечно, причиной тому опьянение договором, угар от красноречия и пасторальных живописаний Крейца, утрата чувства реального. Франт Коровьи Ноги, надо полагать, торчал под дверью не без пользы для службы второго генерал-квартирмейстера, и теперь весь диалог обольщения, все пассажи господина прокурора в руках его первого врага — полковника Благомыслова. После выстрела в Готенберга, после побега неуличенного убийцы Гикаева и обнаружения в тюрьме арсенала большевиков новый донос контрразведки обещает крах служебной карьеры господина прокурора, а возможно, и военно-полевой суд вместо шальных миллионов, тишины и радостей в обществе Реджуэя Джерарда.
— Пригласите дантистку! — потребовал Глотов в трубку, не называя своего имени.
В трубке началось сипение, смущенное покашливание, наконец, тот же тяжеленный бас сказал: «Евойной нетука», и на вопрос, кто он, говорящий снова посипел и представился: «Санитар Егоршин».
— Не скажете ли, когда она будет? — спросил Глотов.
— А кто знат ё, — ответствовал басище. — Бают, в лес утекла, к партизанам. Так что прикиньте сами, господин хороший. Придут красные, тожно и она стал-быть пожаловат. Я так соображаю.
Господин Ххо соображал точно так же и поэтому, кинув на рычаг трубку, в замешательстве зашагал по комнате. Отсрочка свидания на неопределенное время его явно не устраивала. Первые же красавицы мира отнеслись к драме своего кумира не совсем сочувственно. Они стали судачить злорадными квохчущими голосами, и господин Ххо должен был энергично погрозить им пальцами, что, собственно, сделал бы на его месте любой мужчина.
Вошел поручик Назин, при шашке, с фуражкой на сгибе руки и доложил, что получена чрезвычайная депеша из ставки: полковник Глотов приглашается для разговора с верховным по прямому проводу.
«Фиат» сломя голову покатил к управлению начальника гарнизона. Собака. Телеграфный столб. Нищий на деревянной ноге. Мороженщик. Барышня в белом, шляпка, шнурочек на подбородке. Еще столб. Глотов курил, отвечая мельканию людей и предметов бессмысленными мигающими глазами, и, подобно доке-гроссмейстеру, мысленно делал за верховного самые коварные ходы и тут же с блеском парировал их.
Назин доложил, что полковник Благомыслов негодует по поводу отказа начальника тюрьмы выдать ему Кафу для конфиденциального допроса. Молодец, думает Глотов. Безусловная и тщательно охраняемая изоляция Кафы — это строгий и дальновидный приказ Глотова, обращенный, как это ни странно, против шефа контрразведчиков, которому позарез хотелось бы подкрепить донесение стукача Франта свидетельствами Кафы. Чтобы свалить Глотова, мало иметь на руках козырную карту высшего значения, потребен еще и туз четырех мастей, предел фантазии любого искусного шулера.