— Молодец, молодец!
Надо усидеть на макушке неделю-две до назначения штатного начальника гарнизона, дождаться возвращения Саввы Попова, заполучить все сокровища, созданные Кафой.
— Молодец, молодец!
Шумит перед мысленным взором голубой океан, кипит под винтом судна голубая дорога. «Я немножко умею. Вот так — драйв, Глотов». Как неосмотрительно, как глупо предлагать, девчонке, ослепленной фанатизмом, разорвать путы и бежать с человеком, которого она ненавидит.
Осел, быдло, бревно!
КОЛЧАК (Глотову): Не нахожу слов для возмущения: толпы красных поют «Интернационал», убийца генерала Гикаева на ваших глазах бежит из тюрьмы, ваш первый помощник стреляет в моего преданного сотрудника и вашего гостя. Глубоко сомневаюсь, чтобы вы обезглавили, а затем и раздавили рыкающего зверя.
ГЛОТОВ: Подобная задача мне по силам, ваше превосходительство.
КОЛЧАК: Перестаньте потакать поручику Мышецкому. Одно упоминание этого одиозного имени способно испортить мне настроение на целую неделю.
ГЛОТОВ: Мышецкий будет предан военно-полевому суду, ваше превосходительство.
КОЛЧАК: Этот человек знаменит во Франции, известен в Англии.
ГЛОТОВ: Все ясно. Обещаю найти способ расстаться с ним, вызвав сочувствие к его судьбе в этих странах.
КОЛЧАК: Поймите чрезвычайность обстановки. Переворот в Городищах, толчки которого мы ощущаем здесь, в ставке, закупорил бы железнодорожную артерию, лишив нас притока оружия и союзнических контингентов. Для ликвидации большевистского подполья отвожу вам трое суток. Что бы вы хотели получить, господин полковник, перед этим испытанием?
ГЛОТОВ: Карт-бланш, ваше превосходительство. Несвязанность уже состоявшимися решениями относительно большевиков, в том числе вашими. Я намерен расстрелять Кафу.
КОЛЧАК: Кафу не трогайте.
ГЛОТОВ: Слушаюсь, ваше превосходительство. Но без ее казни ваш приказ раздавить рыкающего зверя не сможет исполнить ни один военачальник. С ее же смертью это сделает каждый. Имею честь доложить при этом: данные вашей конфирмации здесь пока не получены.
КОЛЧАК: Действуйте, сообразуясь с обстоятельствами.
ГЛОТОВ: Это согласие, ваше превосходительство?
КОЛЧАК: Дорога на океан должна быть открыта и безопасна. Действуйте, сообразуясь с обстоятельствами. У меня все.
Милый Олень!
Сестренка!
Довольно надежная оказия позволяет мне переслать это письмо через Швейцарию и таким образом избежать официального любопытства чешских перлюстраторов. Поэтому, была не была, пишу в открытую. Красная Чехословакия началась с востока — совсем недавно в городе Прешове провозглашены Советы Словакии. А уже вскоре здесь, в Праге, в 4 часа 30 минут по Гринвичу застрелился мальчишка Ян, брат моего мужа. Оба эти события связаны. Правительство Тусара — теперешнее пражское правительство — забривает в солдаты мальчишек и легионами гонит их на усмирение красных. Забрили и Яна. Юзеф ставил Советы в Словакии, Яну же и солдатам его легиона предстояло свергать эти Советы и вешать таких, как Юзеф. Ян решил остаться в Праге и остался . То, что произошло в 4 часа 30 минут, было так неожиданно, что в первый миг невозможно было поверить в случившееся — не шутка ли это? Ян взял со стола револьвер и, казалось, хотел положить в задний брючный карман. Он не раз делал это при мне. Но тут почему-то приподнял полу куртки и я в ужасе поняла вдруг, не увидела, а поняла, что рука его замедлилась , и я, не сдержавшись, крикнула: «Что ты делаешь, безумец!» Похоже, я крикнула после выстрела. Пуля пробила правое легкое и, как показало вскрытие, прошла в двух сантиметрах от сердца. Он не сказал ни слова, хотя какие-то мгновения, а возможно, и минуты, был в полном сознании. Скорой помощи, по прибытии, осталось ограничиться советом закрыть покойному глаза. Объясняющей или, как говорят, предсмертной записки не нашлось. Было ясно одно: он хотел остаться в Праге и остался. Самоубийство легионера было воспринято командованием, как крамола близких. На всех нас обрушились допросы, унижения, брань, угрозы. К чести Карела, он стал опорой в этом нашем общем несчастье. Потеря брата сделала его чище и сострадательней. Такое чувство, словно он вдруг увидел жизнь, людей, их борьбу, тревоги — все то, что до той поры было скрыто от его глаз погоней за миллионами, утехами молодости, а в конечном счете самим собой. После Яна остался завод-братство, вернее крошечный его макет, макет-иллюзия, слепленный из хлебного мякиша. Осталось также его имя, воплощенное в новом человеке. Неделю назад я стала матерью. Три имени предлагал мне мой внутренний голос: Юзеф, Ян, Григорий. Когда у меня будут три сына, я назову их этими тремя именами, пока же только Ян. Ян племянник Яна.