Хипподи был доволен. Он оказался хитрей хитрого критянина.
Очень скоро он получит искомый порошок и передаст его жрецу Таху.
Белый порошок еллы сыпется как песок, но сохраняет приданную ему форму. Он насквозь прожигает ладони и светится в темноте. Я буду гулять по набережной с двумя рабами — с черным и белым. Триремы грозные, но на них сейчас плохо и страшно пахнет. Не надо им входить в бухту. Наши рабы жуют лежалые мидии, они питаются морскими ежами. У них теперь одна военная работа — заполнять глиняные горшки. А вот я получу двух рабов — белого и черного, без имен. Зачем имена? Просто раб-носильщик и раб-скамеечка. Мир гармоничен. Пока бог Шамаш не скинет с ног сапоги, чтобы проветрить потные ноги, можно всей грудью вдыхать восторги этого мира, потому что никто, кроме него, Хипподи, так глубоко не запускает руку в самое нутро Пирамиды — в начало мира, в его исходную тьму.
Они поднялись, и Хипподи пошел впереди, указывая дорогу.
Он не оборачивался, не давал советов, потому что и без того знал, что критянин время от времени проводит языком по своей руке, там, где ее недавно пожимала рука Хипподи. Черное ущелье открылось с узкой тропинки. Поджаренные, черные, почти угольные камни, вывернутые, разбитые на куски, выброшенные ужасными взрывами, сорвавшиеся, сползшие с мертвых горячих склонов. А в провалах — плоские лепешки и чудовищные колючки кактусов, их зеленые шары, ощетинившиеся колючей смертью. Разрушенная столица лежала внизу. Бессмысленно бегали среди руин люди. А наверху, за растрескавшейся стеной Полигона, с воем и грохотом вдруг взлетело металлическое яйцо. На мгновение оно как бы замедлило ход, как бы зависло в воздухе, испуская из нижней части, оканчивающейся узким горлом, пучок яростного огня.
Но мгновение — и нет ничего. Только ветер сносит облако дыма к морю.
Выжженная земля, запах серы, жара плотная, липкая. В черном ужасе подрагивающего ущелья замерли кактусы. Чудовищные шары, мясистые лепешки, скрученные змеи-колючки. Ветвящиеся, круглые, рогатые, страшные. Такие полчища не забросаешь глиняными горшками. И черную огненную гору не усмиришь, хотя она бьется, как выброшенная на берег рыба.
Они поднялись на храмовую площадку.
Среди востроносых каменных голов и длинных ваз, упавших и все еще стоявших между каменными колоннами, злобно уставилась на критянина каменная женщина со всклокоченными волосами и свирепым, неправильным лицом. Острые груди торчали в стороны.
«Я боюсь…»
Но соки дерева радости уже взялись, уже обжигали сердце.
«Это хорошо. Это очень хорошо, — думал Хипподи. — Скоро жрец Таху отдаст мне критянина вместе с двумя рабами…»
А критянин думал: «Это хорошо, всё хорошо. Белый порошок еллы отняли у меня морские народы, но Хипподи этого не знает. На подходе к столице аталов морские народы отняли у меня людей, судно и белый порошок еллы. Хипподи этого не знает. Он не должен этого знать. Он не знает, что я поклялся победителям доставить на триремы вещество, заставляющее прыгать над склонами горы тяжелые металлические яйца. Если я выманю у Хипподи и его жреца такое вещество, победители вернут мне моих людей и мое судно, а с судном и неведомый им порошок еллы, и они позволят взять мне в Кафе столько золота и орихалка, сколько я могу унести. Я раскую всех гребцов, хорошо покормлю их, они сильные, они унесут много. Ради такого я открою ворота Кафы, хотя они повалены. За это морские народы вернут мне судно и отпустят с почестями. А если удастся каким-то образом, но тайно, передать Хипподи белый порошок еллы, который мне вернут, то и Главный жрец аталов проявит милость. Нет вариантов, в которых я проигрываю», — торжествующе думал критянин.
А Хипподи думал: «Хранитель бездны знает всё. Его волей наш мир никогда не сходит с означенного круга. Я, Хипподи, передам жрецу Таху белый порошок еллы и получу своих рабов. Обязательно черного, и обязательно белого. Глупый критянин, мнящий себя хитрым, отдаст мне белый порошок еллы. Может, я тоже передам ему немного того вещества, которое заставляет подпрыгивать над землей тяжелое металлическое яйцо. В любом случае жрец Таху отдаст мне критянина. Нет вариантов, в которых я проигрываю», — счастливо думал Хипподи.
А хитрый критянин думал: «Грубый бог в каменных сапогах не может управлять всем миром. Я получу свое судно и своих людей. Я возьму многие мешки с золотом, и один отдельный мешок понесет глупый Хипподи, которого мне отдаст Главный жрец или которого мне отдадут победители. Я вывезу Хипподи в сторону Египта. Я буду ласков с ним и продам его на рынке рабов. Пусть поживет в незнакомой стране, глупый синий человек, привыкший к своему страшному острову. Там, на краю света, любят слушать людей, ничего не понимающих в местной жизни…»