Хотя сейчас она предпочла бы, чтобы Жанна не торчала так упорно в своем длинном зеленом фартуке возле ее столика, дожидаясь, когда за него сядет американец, который как раз отошел от витрины и направился к ним.
– Ну как? Что-нибудь выбрали, месье? – спросила Жанна, одобрительно оглядев Шона, который усаживался за стол, пытаясь поудобнее примоститься на маленьком стульчике.
– Ваши пирожные выглядывают так аппетитно, что трюдно выбрать, – произнес Шон на ломаном французском. – Но я подумал, что нужно взять грушевый пирог – или, может быть, правильно будет грюшевый? Такого я еще никогда не поглёщал…
Кузины переглянулись, и обе прыснули.
– Непременно попробуйте, месье, он хорошо поглощается. Этот грушевый пирог с лавандой – наше фирменное блюдо. Удачный выбор! – Жанна довольно улыбнулась, и Нелли уже заранее знала, что она скажет дальше. – Я всегда говорила: груши – еще недооцененный продукт.
Нелли выразительно закатила глаза.
– Кстати, я – Жанна. Но кузина, наверно, вам это уже сказала, – объявила Жанна, сходив за пирогом и поставив на стол две большие порции.
– Да, конечно… да! – Шон улыбался светловолосой хозяйке кафе, высившейся над ним подобно темно-зеленому маяку, и в своем стремлении сказать ей что-то приятное даже перестарался. – Вы совсем не покожи на кузин! – пошутил он.
Ложечка в руке у Нелли опустилась на мягкую печеную грушу, которая золотистым холмиком проступала из-под густого слоя сбитых сливок.
Всякому человеку с нормальным зрением было видно, что между ней и Жанной сходство весьма условное!
– Вас можно принять за сестер! – воскликнул он и снова заулыбался.
Нелли чуть не подавилась.
– Неужели у вас в Бретани все женщины такие красивые? Тогда надо скорей ехать туда!
Шон засмеялся. Жанна засмеялась. Нелли посмотрела на них и положила в рот новый кусочек пирога.
– Не все, – ответила наконец Жанна и бросила на Нелли выразительный взгляд, говоривший, что она оценила шутку американца. – Так что оставайтесь лучше в Париже!
Она заботливо поправила на столе тарелочку Шона и кофейную чашку, чтобы они удобнее разместились на маленькой мраморной столешнице. Затем опять обернулась к Нелли:
– Не хочешь представить мне своего нового друга?
Нелли проглотила кусок, который был у нее во рту, но не успела она заговорить, как американец вскочил, толкнув при этом столик, так что стоявшие на нем большие белые чашки с зеленой каймой угрожающе зашатались.
– О, простите, простите! – воскликнул он. – Как невежливо с моя сторона! Мне давно надо было представиться. Я Шон. Шон О’Малли.
– Жан? – обрадовалась Жанна. – Значит, вас зовут так же, как меня.
– Его зовут не Жан, а Шон, – вступила в разговор Нелли, решив, что ее кузине, которая всегда была склонна делать себя центром внимания, пора бы уже удалиться на свое место за стойкой.
– Yeah, Шон, – подтвердил Шон, и в его произношении это действительно прозвучало почти что как «Жан». – Я живу в Мэне, но моя семья родом из Ирландии. Мы с вашей кузиной только что познакомились на скамеечке в парке. Она была такая… – И тут он ошарашенно замолчал, получив чувствительный пинок под столом, несомненно нанесенный синей туфелькой с ремешком.
– Шон интересуется Полем Вирильо, – быстро вмешалась Нелли.
Надо было срочно остановить Шона, чтобы он в своей простодушной раскованности не выболтал что-нибудь лишнее, чего совершенно необязательно было знать Жанне, потому что Жанна Делакур была не в курсе того, какие высокие чувства питает младшая кузина к своему профессору. Пускай это так и останется до тех пор, пока положение дел не изменится таким образом, что будут исключены любые неподобающие высказывания. Хотя имя Бошана уже не раз возникало в разговорах кузин – его упоминания было трудно избежать, поскольку Нелли у него работала, – сама она сознавала, что уважаемый профессор далеко недотягивает до того, чтобы его можно было причислить к десятке самых сексуальных мужчин на свете. С Жанной они виделись только один раз, эта случайная встреча произошла летом, когда кузина как-то вечером зашла за Нелли в Сорбонну. Но обаятельный Бошан, как и следовало ожидать, не произвел на Жанну особенного впечатления. «Что-то с виду не скажешь, что ему только тридцать пять лет, правда? – сказала тогда Жанна, и это было единственное замечание, которое она сделала, когда они, выйдя из университета, спускались по ступеням. – Он, кажется, хромает?» Было бы напрасной тратой времени объяснять прозаической Жанне, почему ей все в Бошане кажется необыкновенным – даже его покачивающаяся походка, про которую Нелли никогда бы не сказала, что это хромота.