– Фото у тебя? – спросила я, чувствуя подступающий к горлу комок.
Самуэль открыл чемодан, достал большой картонный конверт, извлек из него несколько снимков. В самом деле это была Мина; бита, перчатка, часы, одежда из голубой джинсовой ткани, безупречно белые спортивные тапочки – все предельно ясно. Я заметила и другую деталь: на Мине были гетры до колен, связанные из толстой нити, с красными широкими полосками на уровне резинок. Это были мои гетры, мне их связала тетя, они пользовались большим успехом в школе, у всех моих подружек при виде их просто слюнки текли, ведь такие гетры были модной вещичкой. Мина постоянно выпрашивала их у меня поносить.
– Это мои гетры с полосками. Минерве они сильно нравились, она говорила: ими она может прикрыть свои тощие ноги.
– А вот это те фото, что отец носил в бумажнике. Единственное, что мне удалось выпросить у бабушки. Она упорно не хотела мне их отдавать. Но в тот день, когда я уезжал, она уступила.
Те снимки, что были вложены в бумажник на фотографии, и эти, вставленные в пластик, сходились во всех деталях.
Не знаю, что и сказать, Самуэль, не знаю… Ты прощаешь ее?
А почему бы нет? Она трахалась с папашей как сучка, но это он потерял голову. Ну и мать тоже хороша. Так случилось.
– Почему ты не напишешь своей матери? Почему бы тебе не поддержать ее?
– Тому, что сделано, нет оправдания.
– Даже любовь – не оправдание?
– Это не любовь.
– Тот японец, он так сильно любил свою подружку, что убил ее и съел, он посчитал, что так она его никогда не бросит.
– Это совсем другое. Японец был долбанутым сумасшедшим.
– У нее тоже было помутнение сознания, – иронично заметила я.
– Никто не сходит с ума в один момент. Японец вынашивал свой замысел довольно долго, с того самого момента, как подружка пригрозила ему, что уйдет.
– Твоя мать тоже долго жила подозрением; она молча сносила измены и копила в себе обиду.
– Это не так. По ночам они сношались как кошки, я слышал это. Она никогда ни о чем не спрашивала отца, никаких упреков по поводу всяких сплетен, которые доходили до нее, она была ревнива не более, чем любая другая женщина…
– Так ты знал…
– Это не имеет отношения к делу, Марсела. То, что она сделала, ужасно, а ведь был еще и я. Почему она не подумала обо мне? Неужели она настолько любила отца, что предпочла лишить его жизни, а не просто развестись с ним? Или она настолько его ненавидела?
– Она сама не понимала, что делала. Страсть может проявляться самыми ужасными способами, среди них и преступление, и самоубийство…
– Будь добра, я хочу есть. Мы сегодня ужинаем или нет?