– Ах ты бесстыжая тварь! Так ты изрезала покрывало, чтобы сделать туфли и продать их! Торгашка!
Она уже замахнулась, чтобы влепить мне пощечину, но сдержалась, увидев, что Эмма сунула ей под нос двести песо, заработанных на других торговых махинациях, например, продаже флаконов с яблочным шампунем, приготовленным из жидкого мыла, которое превращалось алхимической реакцией с перекисью водорода в цветной шампунь, если в него еще добавить пару капель красного асептика или метиленовой сини. На эти деньги моя мать могла бы купить два таких покрывала, и у нее бы еще сдача осталась.
– Как жаль, что такого оттенка красного цвета уже не найти. Какой бесподобный был тот пунцовый цвет! – вздохнула она уже спокойнее.
Рэнди учился танцевать степ, подражая Джину Келли в фильме «Поющий под дождем»,[110] мы с Эммой все еще дурили народ, занимаясь нормальными (или ненормальными?) торговыми авантюрами. Однажды мы возвращались домой после очередных политических занятий, проводимых у нас в школе. Мы шли по улице Трокадеро в направлении авениды Гальяно. Совсем маленький котенок шмыгнул нам под ноги. Эмма пнула его так, что тот пролетел метра два, но приземлился все-таки на лапы – удивительно, как кошки живучи. Тут же нам стало стыдно: Эмме – за свою жестокость, а мне – за то, что позволила ей это сделать. Впрочем, Эмма ненавидела животных, особенно кошек. Она сказала, что ей осточертело учиться, жить, все время выпрашивая себе на жизнь, что она уже не выносит никого, кроме меня и своего брата.
– Ты никогда не думала уехать отсюда? – вдруг спросила она.
– Нет, я отсюда не уеду никогда, я не смогу жить где-то еще, – ответила я убежденней некуда.
– А что ты знаешь о жизни где-то еще, ведь ты дальше Гуанабакоа никогда не бывала? – спросила она и тут же добавила: – Ты даже не знаешь никого, кто смог бы тебе рассказать о жизни вдали от этого ада.
– Эмма, несмотря на все это, я считаю, что нам нужно жить здесь. Лучше попытаться изменить что-то здесь, чем иметь что-то, нам не принадлежащее. Здесь я знаю: вот это мое солнце, мое небо, мое море. Мои родители живут здесь, друзья. И все это мне дорого. Знаю, что это сентиментально, но я такая, – я выдала эту тираду со всей той верой, на какую только способно человеческое существо.
– И что здесь твоего? Что тебе здесь принадлежит? И что за собственническая мания у каждого живущего на этом острове! Я не хочу, чтобы какая-то страна была моей. Я лишь хочу, чтобы моим было то, что заработано мной в поте лица своего.
Крылья ее носа стали раздуваться, грудь заходила ходуном, руки потянулись к ушам, пытаясь зажать их. Она с трудом выговорила:
– У меня шумит в ушах.
Я знала, что у нее астма, но сейчас налицо были симптомы высокого давления – такое бывало и с моей теткой, сестрой отца, когда у нее начинался приступ, делая ее похожей на пенящуюся в масле котлету. Я отвела ее в ближайшую поликлинику, врач удивился не меньше нашего, обнаружив у пятнадцатилетней девочки давление сто восемьдесят на сто двадцать. Она выпила лекарство, чтобы снизить давление, врач посоветовал тут же обратиться в больницу своего района, ведь ей нужно серьезное лечение.
– Единственно верный способ вылечиться – это убраться отсюда, – процедила Эмма сквозь зубы.
Я изобразила на лице улыбку, притворившись, будто приняла шутку, но я же понимала, что Эмма опять говорит мне о своей навязчивой идее – уехать. Возможно, так она пытается отомстить за своего отца, у которого отняли мастерскую, которого лишили своего дела, подумала я. Нет, Эмма никогда ничего не скрывала. Уехать было единственно возможным выходом. Когда мы вышли из поликлиники, Эмме стало уже лучше, и я успокоилась; нам захотелось присесть на аллее бульвара Прадо, на нашей старой позабытой аллее, на скамейках которой мы когда-то читали Рафаэля Альберти.[111]
– Представляешь, в прошлом веке здесь гуляли люди, одетые в кружева и белые креольские халаты, с зонтиками, обшитыми стеклярусом и фальшивым жемчугом. С этих скамеек можно было созерцать экипажи, едущие в сторону Кортина-дель-Вальдес, тогда еще парапет Малекон не заслонял моря, – завела я разговор.
– Не знаю, Марсела, где мое место в этом мире. Но только не здесь. Я не хочу видеть этого загнивания. Я верю, что человек станет лучше, и во все остальное, о чем ты говоришь, но здесь отчего-то давно уже пованивает.
110
Популярный фрагмент из фильма (1940, реж. Стенли Донен и Джин Келли), в котором герой Джина Келли танцует чечетку под дождем.