Монги-Заике, сидящему ныне в тюрьме, не повезло больше всех, он был отменным танцором, самым веселым из нас: хохма за хохмой, прикол за приколом. Он по уши был влюблен в Марицу, но она оставалась к нему равнодушной, ведь он был хабао,[137] хотя, когда начинались танцы, она всегда набивалась ему в партнерши. Чтобы танцевать с Монги, нужно было занимать очередь за полгода до вечеринки. Минерва, Мина-из-Какашек, зеленела от злости, когда Монги не доставался ей партнером. Она и наряжалась-то для него, но тому нужна была только Марица. Марица здесь, Марица там, и так до тех пор, пока Монги не надоело волочиться за ней и он не сошелся с негритянкой Ньевес. Минерва не унималась:
– Ты знаешь, что она – негритянка, а звать ее – Ньевес?[138] И как это Монги угораздило запасть на эту черномазую? Нет чтобы заботиться о чистоте расы. Я так ему и сказала: со мной тебе ничего не светит, ведь не каждый день хабао имеет возможность сойтись с зеленоглазой блондинкой.
– Успокойся, ты что, расистка? – вступила в разговор Лурдес, которую все называли Лули. – Слушай, а эта малышка, оказывается, завистлива. Поищи другого, жизнь моя. Мужиков полно в этой стране.
– Не суйся не в свое дело. Я не с тобой разговариваю, а с Марселой. Так что закрой рот, – обрезала Мина, зажав в зубах десяток шпилек, она укладывала волосы, наматывая прямые пряди, длинные и тугие, на картонную коробку из-под талька «Бриса», чтобы потом, помогая себе беззубой расческой, уложить аккуратно намотанные локоны вокруг головы.
– Если уж ты такая белая, то не понимаю к чему тебе сооружать все это на голове, ведь известно, что так делают негры, когда хотят распрямить свои кучеряшки. Так ведь, Марсела? – Я, улыбнувшись, согласилась. – Ты-то белая, с зелеными глазами, а как насчет твоей бабушки? Ты, должно быть, засунула ее в шкаф. Мне рассказывали, что она была дочерью рабыни с сахарных плантаций от хозяина-испанца, – буркнула Лули, невозмутимо очерчивая поля в тетради по биологии.
– Ну ничего себе! Да ты у меня сейчас прощения просить будешь! – Мина набросилась на Лули как разъяренная львица. Ну а мне, как обычно, пришлось разнимать девчонок.
– В чем дело, кабальеро?[139] А ну прекратили, черт вас возьми!
Зазвучали пощечины. Я сунулась – и по лицу меня полоснули выкрашенные перламутром ногти. Лапы Лули врезались в сооружение на голове Мины, и пряди волос рассыпались под ее скрюченными пальцами. Мина лягнулась, угодив мне в голень, и без того покрытую синяками. И пока я, согнувшись, терла ногу, Мина вонзилась зубами в плечо Лули. Та, вцепившись Мине в волосы, дернулась в сторону, раздался треск – так рвется вельветовая ткань, – и кусочек кожи Лули остался у Мины в зубах. Ну, это уже перебор, подумала я, увидев кровь. Разом вытащила железный прут из решетки на окне и трижды стукнула им об пол.
– Так, или вы успокоитесь, или я проломлю вам башку вот этой волшебной палочкой, черт вас дери, я хорошенько отделаю вас обеих – что за фигня из-за ерунды! – заорала я.
139
Кабальеро – разговорная форма обращения на Кубе, адресуемая как мужчинам, так и женщинам.