Мы с Самуэлем сошлись в первые же дни, это случилось не только потому, что, разговаривая с ним на той, первой вечеринке, я убедилась: Монги-Заика, Андро, Ньевес были теми же самыми людьми, которых я знала, но и потому, что очень скоро я поняла, что должна защищать его, он настоятельно требовал этого, и он не был неискренен в своей просьбе, это не было заранее отрепетированной сценой, нужной для того, чтобы только произвести на меня впечатление. Я никогда не упоминала имя мистера Салливана, не давала повода Самуэлю думать, что стараюсь добиться его расположения или, наоборот, что хочу сойтись с ним скорее из-за какого-то профессионального интереса, а не просто ради дружбы. Кроме того, я не считала нужным упоминать о существовании мистера Салливана, ведь так можно было разбудить в Самуэле желание уехать в Соединенные Штаты. Он мне нравился, но я решила сдерживать и себя, и его, ведь я была старше его на шесть лет, и это не позволяло мне отпустить поводья, и потому наши отношения развивались вне каких-либо открытых проявлений любви. Когда тебе уже три десятка, ты все еще лелеешь надежду, что встретишь человека, который осчастливит тебя любовью, но даже такая мысль не могла меня соблазнить. Сначала Шарлин отнеслась с недоверием к человеку, в котором было столько наивности и детскости, но потом, вместо того чтобы видеть в нем некоего соперника, отнимающего меня у нее, она даже стала защищать его от моих нападок.
– Он хороший парень, похоже, в жизни ему досталось. Ты слишком строга с ним. Конечно же, раз сам он не говорит, то никто не скажет наверняка, что у него на уме.
Именно так вступалась за него Шарлин, когда мы с Самуэлем ссорились из-за того, что я упрекала его в ребячестве, незрелости, в желании поиграться и так далее. Например, однажды он пожелал купить мобильный телефон только потому, что ему нравилось играть с ним, эта штука придавала ему значительности, хотя на самом деле он не мог позволить себе подобную роскошь, доходы его были весьма скромны: он нашел место оператора в одном из информационных агентств, однако услугами его пользовались не слишком часто, поскольку разрешения на работу у него не было, и деньги ему платили только по большим праздникам. Конечно, с голоду он не умирал, но и до материального благополучия было весьма далеко. Мое сомнение – а видела ли я его раньше, на вечеринках у Монги или Андро – рассеялось в первые же дни.
– Пацаном я жил с бабушкой по соседству с Заикой, запускал бумажных змеев на крыше, – он как на блюдечке преподносил мне все, что я хотела знать. – Только уже повзрослев, я стал его другом – ты это знаешь из дневника.
– Ах, черт, я видела тебя тогда, – сказала я и тут же раскаялась, что произнесла это. – На одной из вечеринок, наверняка ты не запомнил меня. Но это не важно.
– Знаешь, когда я увидел тебя, твое лицо показалось мне знакомым, я в этом уверен, должно быть… Но я не помню, когда точно я тебя видел. С того времени столько воды утекло.
На вечеринках у Анисий мало говорили о политике, хотя сама эта тема крайне часто возникала в разговорах островитян, но, к счастью, у Анисий собирались люди, желавшие забыть грязное политиканство, которым они были сыты по горло еще там, на острове, а сюда приходили, чтобы напиться, вдоволь поесть, потанцевать да трахнуться с кем-нибудь в свое удовольствие. Что совсем не мешало им время от времени вдруг ни с того ни с сего устраивать скандалы, потому что они, дескать, по-разному оценивают застывшую реальность (которой уже почти сорок лет) Того Острова, французские выборы да и все остальное. Кубинец удержаться не может, чтобы не показать, что разбирается в чем-то куда лучше, чем любой другой человек, живущий здесь или даже где-то еще. Вряд ли истории известны подобные столкновения на вечеринках: в большинстве случаев они заканчивались настоящим побоищем с обязательным рукоприкладством.
– Меня не интересует политика, – лез на рожон Самуэль. – У меня уже в печенках сидит это дерьмо, везде одно и то же: деньги и власть.
– Не говори так, дружище, здесь не то, что там, здесь настоящие партии, подлинные выборы, благие намерения… – говорил молодой человек, живущий во Франции уже семь лет; он работал швейцаром в частной дискотеке, которой заправлял один колумбиец.
– И дурные намерения тоже. Мир – наисмешнейшая вещь, старик. Что значит: правые или левые? Для меня это бессмыслица. Одни только обещания искоренить безработицу, и ничего больше, сплошная болтовня. Политика – это одно, а реальная жизнь – совершенно другое, – говоривший это жил здесь нелегально, с самого начала поведя себя неправильно: он стал добиваться политического убежища, ему целый год отказывали, он обращался в другие инстанции и теперь ждал окончательного решения. Которое совершенно запросто могло обернуться высылкой в третью страну.