Я пыталась разглядеть в лице мужчины хоть какой-то отклик на мои слова, но ничего не происходило. Я продолжила говорить с ним уже более громким голосом, но он был далеко от меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице, дыхание и пульс оставались прежними. С таким же успехом я могла беседовать со стенкой.
Не сдерживаясь, я зарыдала, склонившись и уткнувшись лицом в его руку. Даже боль от капельницы перестала беспокоить меня.
– Детка, не нужно так убиваться, – сказала подошедшая вскоре сестра, – все наладится. Вот увидишь. У меня чутье на такие вещи.
– Но ведь он может и не проснуться, – сквозь слезы сказала я.
– Я слышала через что ты прошла, – уже серьезно добавила женщина, – и как ты можешь так себя накручивать, после всего случившегося? Ты ведь победила! И он победил. Просто ему нужно больше времени, чтобы прийти в себя, нежели тебе.
– Но… – начала я.
– Никаких «но». А теперь пойдем в палату. Тебе нужно отдыхать. Завтра вновь увидишь его, а, может, он и сам навестит тебя.
Сестра протянула бумажную салфетку и покатила меня к выходу. Бросив прощальный взгляд на Роберта, я тяжело вздохнула и решила попытаться поверить в то, о чем говорила сестра. Я всем сердцем желала, чтобы Роберт пришел в себя, как можно быстрее. В тот момент я четко осознала, что готова отдать жизнь за него, не требуя ничего взамен, кроме как жизни и счастья для него. Таких сильных чувств мне никогда прежде не приходилось испытывать, и вначале я даже испугалась наплыву любви и отчаянья, но вскоре, уже в своей палате поняла, что по-настоящему первый раз в жизни полюбила. Полюбила каждой клеточкой своего тела и каждой частичкой своей души, и поняла, что буду ждать его пробуждения столько, сколько понадобится, даже если это займет годы.
***
Через несколько дней пришло время покидать больницу и за мной заехали родители. Мама держала в руках роскошный букет роз, который тут же вручила мне. Я же его чуть не выронила, поскольку мои руки все еще оставались забинтоваными и плохо слушались меня.
Я попрощалась с врачами и медсестрами и вместе с родителями направилась к выходу из больницы. Шел мелкий моросящий дождь. По дороге на парковку я остановилась и обернулась, посмотрев на фасад больницы, вернее на крайнее левое окно на пятом этаже. Подставив лицо прохладным каплям дождя, я закрыла глаза и на пару секунд перенеслась в недалекое прошлое, на час назад.
До своего отъезда из больницы я зашла навестить Роберта. К сожалению, предсказания доброй медсестры не сбылись, и Роберт не пришел в себя, продолжая лежать также неподвижно, как и раньше. Перед уходом я нежно поцеловала его в губы. Сложно описать то странное чувство, когда человек жив и находится рядом с тобой, но в того же время его будто бы и нет.
Я открыла глаза и догнала родителей, успевших опередить меня на пару ярдов.
– Все хорошо? – спросила меня мама.
– Да.
– Когда ты сюда вернешься?
– Мне на перевязку через два дня, – ответила я, уже садясь в машину.
Родители догадывались о моих чувствах к Роберту, хотя напрямик я им никогда ничего не говорила. Думаю, так было лучше для всех нас: меньше переживаний для них и больше свободы для меня.
Я хотела вернуться в детский садик, как можно быстрее, но ни родители, ни Мишель даже слышать ничего об этом не желали. Им казалось, что я должна полностью оправиться от произошедшего, как физически, так и морально. Поскольку я не могла заставить Мишель взять меня на работу, мне ничего не оставалось, как согласится с таким решением.
Перевязки мне делали каждые два-три дня на протяжении двух недель. Естественно, что в каждый свой приезд в больницу я заходила и к Роберту, а также осведомлялась о его состоянии у врачей и сестер. Перед каждой такой поездкой я чувствовала небывалый прилив сил и надежды. Мне так хотелось верить в то, что я зайду в его палату и увижу Роберта сидящим на кровати, улыбающимся мне своей ослепительной улыбкой, но каждый раз мои мечты разбивались вдребезги о суровую реальность. Роберт все также находился в коме. К моему сожалению никаких положительных изменений не происходило, и со дня поступления в больницу его состояние ничуть не изменилось.
Вскоре у меня появились первые признаки посттравматического стресса. Все усугубляло еще и тот факт, что моя история попала в газеты и первые дни наш дом атаковали журналисты. Через время они сдались, но телефон продолжал звонить довольно часто, и мы решили его просто отключить.
Из-за разбушевавшейся прессы я почти не выходила из дома, от чего возможности купить местную газету или журнал у меня просто не было, и того, что обо мне писали, я не знала. Признаться, тогда меня это и вовсе не интересовало, ведь все мои мысли были заняты Робертом. Телевизор я почти не смотрела, отдавая предпочтение чтению книг или же беседам по телефону с подругами. Думаю, что такое невольное заточение и вызвало стресс, с каждым днем становившийся все сильнее. Решив искать помощи на стороне, в один из вечеров я позвонила Рейчел.