— Я по поводу Жаклин Деланк.
Мне подумалось, что она должна была зарегистрироваться под своей девичьей фамилией.
Женщина улыбнулась и вынула из ящичка конверт.
— Вы же мсье Ролан?
Это еще кто? Я машинально кивнул, и она протянула мне конверт, на котором виднелась надпись синими чернилами: «Ролану». Конверт оказался незапечатанным.
На большом листе я прочел: «Ролан, можешь найти меня с пяти вечера в „Кон-де“. Или же позвони по номеру AUTEUIL 15–28 и оставь для меня сообщение».
Подписано: «Луки». Это что, уменьшительное от Жаклин?
Я сложил листок, положил его обратно в конверт и отдал женщине за стойкой.
— Извините… Произошла ошибка… Это не мне…
Женщина ничего не сказала и сунула конверт в ящик.
— Давно она тут живет?
Мгновение женщина колебалась, а потом ответила приветливым голосом:
— Ну, что-то около месяца.
— Одна?
— Да.
Похоже, ей было все равно, на какие вопросы отвечать. Женщина выглядела весьма утомленной.
— Большое спасибо, — поклонился я.
— Не за что.
Я предпочел не задерживаться. С минуты на минуту мог появиться этот Ролан. Я вновь оказался на авеню Мен и пошел по ней в обратном направлении. В «Псе-курилке» я заказал еще коньяку. Потом нашел в справочнике адрес «Конде». Оно располагалось где-то в районе «Одеона». Было четыре часа дня, времени хватало. Я набрал AUTEUIL 15–28. Услыхал сухой голос, словно из говорящего будильника: «Вы позвонили на автобазу „Ля Фонтен“. Чем могу служить?» Я попросил Жаклин Деланк. «Сейчас ее нет… Что-нибудь ей передать?» Я уже хотел положить трубку, но все же заставил себя выдавить: «Нет, ничего не нужно, спасибо».
Чтобы понять людей, прежде всего необходимо с максимально возможной точностью определить маршруты их перемещений. Я несколько раз повторил тихим голосом: «Отель на улице Сэль. Автобаза „Ля Фонтен“. Кафе „Конде“. Луки». И, конечно же, Нейи, между Булонским лесом и Сеной, где назначил мне встречу тот тип, чтобы рассказать о своей жене Жаклин Шуро, урожденной Деланк.
Не помню, кто же посоветовал ему обратиться ко мне. Впрочем, неважно. Конечно же, он нашел мой адрес в телефонном справочнике. Я спустился в метро за час до встречи. Ветка была прямая. В Саблон я вышел и прогуливался еще с полчаса. У меня привычка — сначала осмотреться, а потом уж влезать в дело. В свое время Блеман корил меня за это, говоря, что я только теряю время. «Нужно сразу бросаться в воду, а не бегать вокруг бассейна», — твердил он. Я же думал иначе. Не следует делать резких движений: помедленнее, поспокойнее, и духи этого места легко пропустят вас.
В воздухе пахло осенью и деревней. Я шел по аллее, окаймлявшей Ботанический сад, по левой ее стороне, вдоль конной дорожки, где начинался лес. Хорошо, если бы это была просто прогулка!
У этого Жан-Пьера Шуро был какой-то бесцветный голос, когда он позвонил мне и назначил встречу. Он сказал только, что речь пойдет о его жене. Я уже почти дошел; тут представил его, шествующим, как и я, вдоль конной дорожки, выходящим из сада. Сколько же ему лет? По телефону его голос показался мне моложавым, но голоса часто обманчивы.
В какую супружескую драму, в какой кошмар хотел он меня втянуть? Я чувствовал, как меня охватывает уныние; мне больше не хотелось идти на встречу. Я направился через Буа в сторону пруда Сен-Джеймс, к небольшому озерцу, которое зимой превращалось в прибежище любителей катания на коньках. Вокруг не было никого, и у меня возникло ощущение, словно я нахожусь далеко от Парижа, где-то в Солони. В который раз мне удалось победить тоску. Профессиональное любопытство заставило меня повернуть обратно, в сторону Нейи… Солонь… Нейи… Я представил себе долгие дождливые вечера, которые проводили в Нейи эти Шуро. А там, в Солони, в сумерках слышны звуки охотничьего рога. А его жена, ездила ли она когда-нибудь в дамском седле? Я рассмеялся и вспомнил слова Блемана: «Кэслей, вы слишком быстро впечатляетесь. Вам бы романы писать…»
Он жил в самом конце, у Мадридских ворот, в доме современной постройки с огромным застекленным входом. Мне было сказано пройти в холл, а потом налево. Там я должен был увидеть табличку с его фамилией. «Я живу на первом этаже», — сказал он. Меня удивила та грусть, с которой он произнес эти слова. А потом он надолго замолчал, словно устыдившись своего признания.