В силу таких соображений важно, что уже к первой личной встрече с Александром I 26 октября 1802 г. Паррот подготовил письменное обличение жестокости и алчности местных помещиков, толкающих крестьян к бунту. Император разделил его озабоченность – в ответ он сам сказал, что готовит улучшения для лифляндских крестьян, но хочет действовать с осторожностью, предвидя многочисленные трудности, а в ходе дальнейшего разговора попросил Паррота подготовить проект соответствующего Положения[103]. Паррот признал, что у него может не хватить опыта для создания такого рода документа, и попросил разрешения заручиться помощью «людей с широкими взглядами» (среди них он назвал Сиверса, а также деятелей лифляндской лютеранской консистории), на что царь согласился.
Так в распоряжении Паррота оказался целый неофициальный Комитет, деятельность которого должна была протекать в Дерпте в начале 1803 г. Еще в Петербурге, в разгар работы над Актом постановления для университета, профессор получил тексты обращений к царю от лифляндского ландтага (1798) и от ревельского дворянства (1802), затрагивавших крестьянский вопрос, и тут же написал на них отзывы, причем своей рукой и за собственной подписью, поскольку желал придать обсуждению этого вопроса надлежащую публичность. Действительно, о деятельности Комитета стало известно депутатам ландтага в Риге[104]. На прощальной аудиенции у царя профессор пообещал ускорить свою работу, и уже в январе ландрат Сиверс отправился в Петербург с развернутой запиской от имени Комитета, составленной Парротом[105], которая (в форме «замечаний» к существующему положению крестьян) содержала программу будущей реформы: запрет на продажу или дарение крестьян, передача рекрутских наборов от помещиков в руки крестьянских старост, точное определение размера повинностей, запрет помещикам самовольно сгонять крестьян с их дворов, учреждение судов для разбора споров крестьян с помещиками и т. д. Через министра внутренних дел В. П. Кочубея «замечания» были вручены Александру I, который в своем рескрипте от 30 января 1803 г. на имя Сиверса признал их «во всех отношениях соответственными великодушным намерениям рыцарства» (лифляндского дворянства) и поручил обсудить эти пункты на ландтаге[106].
Однако думается, что император уже очень скоро пожалел о своем решении – как только об этих предложениях стало известно дворянству, оно тут же начало выражать протесты, причем настолько быстро, что за день до открытия ландтага, когда Сиверс по дороге из Петербурга в Ригу заехал в Дерпт, он передал Парроту личное неудовольствие императора за то, что профессор попытался «живостью своей побудить взять меры мало приличные». На ландтаге Сиверс выдерживал ожесточенные нападки на него со стороны лифляндских депутатов и едва ли не со слезами на глазах отстаивал собственное желание вызвать у дворян «просвещенное и человеколюбивое намерение возвратить крестьянам права, единственно злоупотреблением власти у них отнятые», – но в итоге все основные предложенные им пункты были отклонены или пересмотрены ландтагом[107]. Парроту же впервые в жизни пришлось извиняться перед Александром I, и профессор это сделал с присущей ему эмоциональностью. Он не увидел способа разрешить ситуацию, кроме как ценой своей жертвы, и в письме к Кочубею отказался от дальнейшего участия в обсуждении крестьянских дел[108].
Данная история весьма красноречиво демонстрирует, каким образом надежды Паррота добиться освобождения крестьян сразу от центральной власти, без согласования с местными интересами, терпели неудачу. Характерно, что поражение Паррота вовсе не означало отказ от подготовки крестьянской реформы в Лифляндии – напротив, разногласия и споры на ландтаге способствовали тому, что правительство в Петербурге, выступая в роли «третейского судьи», образовало официальный Комитет по лифляндским делам во главе с министром внутренних дел (по указу Александра I от 11 мая 1803 г.), который подготовил «Положение для поселян Лифляндской губернии», высочайше утвержденное 20 февраля 1804 г.[109] Тем самым можно сделать вывод, что деятельность Паррота в конце 1802 – начале 1803 г. положила начало процессу, который завершился через год принятием мер, серьезно улучшивших правовое положение прибалтийских крестьян. Но сам Паррот оценивал эти достижения скептически: точнее, напрямую в переписке с императором он больше никогда не затрагивал вопрос о крепостном праве в Прибалтике, но в 1805–1806 гг., когда этот вопрос вновь обострился, несколько раз напомнил, что император сделал «слишком много уступок» дворянству, тогда как ему надо было идти тем путем, какой предлагал Паррот[110]. Казалось бы, приведенная история должна была научить профессора, что в отношениях между центральной и местными властями достичь результата можно только через поиск компромисса – но в реальности он сделал противоположные выводы, а именно что любой компромисс здесь пагубен и ради благой цели необходимо употреблять всю силу самодержавной власти.
104
См.:
106
107
Фридрих Сиверс (из истории крестьянской реформы в Лифляндии) // Исторический вестник. 1899. Т. 77. С. 134.
109