Кажется, я кричу довольно громко, и Сашка прикладывает ладонь к моим губам и переступает через порог.
– А что еще мне оставалось делать? Ты не отвечала на звонки, и я испугался, не случилось ли чего.
Мои глаза наполняются слезами. Андрей не должен был ничего никому рассказывать!
– Не хнычь! – строго говорит Сашка и, бесцеремонно отодвинув меня от дверей, проходит в гостиную.
Щелкает выключатель, и комнату заливает яркий свет.
– Ого, мороженое! – радуется Сашка. – Хотя не мешало бы съесть что-нибудь посущественнее. Сообрази, а?
На него невозможно обижаться. Долговязый, нескладный, немного смешной – мой самый хороший друг.
– Хорошо, – киваю я, – я приготовлю ужин. Но только о работе ни слова! Понятно?
Он согласен на всё, и я иду на кухню и жарю яичницу с колбасой. Оказывается, я и сама хочу есть.
– Вкусно! – заявляет Сашка, облизывая вилку и улыбаясь. – Хотя оригинальным это блюдо не назовешь. А раз ты хочешь переквалифицироваться в домашние хозяйки, нужно расширять кулинарные познания. Если ты уволишься из университета, то сможешь пойти не только на курсы английского, но и на кулинарные курсы (интересно, есть ли такие?) или на курсы кройки и шитья.
Я мрачнею и собираюсь выставить его за дверь.
– Ты обещал – ни слова о работе!
– А разве я о работе? – удивляется он. – Я радуюсь тому, что теперь ты целиком и полностью сможешь посвятить себя искусству ведения домашнего хозяйства – это очень пригодится тебе, когда ты станешь женой ученого. Ты растворишься в его делах и заботах – потому что своих дел у тебя не будет. Ты будешь печь ему пирожки, гладить носки и слушать его жалобы на идиотов-коллег.
Он издевается, но нарисованная им картина настолько чудовищна и, как ни странно, правдоподобна, что меня прошибает пот.
– Андрей не требует от меня ничего подобного! Он только считает, что педагог из меня не получится. И тут он совершенно прав! Я слабохарактерная!
– Ты слабохарактерная? – изумляется Сашка и откладывает в сторону блюдце с остатками мороженого. – Ну, знаешь ли, это – полная чушь! Да, ты чуткая и тактичная. Но я не думаю, что это – плохо. Преподаватели должны быть разными. И стервозность тут совершенно не при чём. А поступать, как страус, Алиска, – проще всего.
Я упрямо молчу, но я хочу, чтобы он продолжал говорить.
– «Рынок ценных бумаг» – дисциплина для начинающего преподавателя слишком сложная. Но это уже прокол заведующего кафедрой. Да и опыт – дело наживное.
Я цежу сквозь зубы:
– Я всё равно к ним больше не пойду. И не уговаривай.
Он с деланным равнодушием отвечает:
– А я и не уговариваю. Поступай, как знаешь. Только сначала подумай хорошенько. Утро вечера мудренее. Когда у тебя следующая лекция в этой группе?
Я заглядываю в ежедневник.
– Через неделю.
– Ну, вот! – радуется он. – Целая неделя на то, чтобы серьезно подготовиться к занятиям! Ты разве не хочешь доказать им, что чего-то стоишь? И, по-моему, ты делаешь из мухи слона. Ах, скажите, пожалуйста, на вопросы ответить не смогла! Да даже педагоги с опытом порой с ответами затрудняются. Помнишь, когда мы в институте учились, как Кузаков на трудные вопросы отвечал? «Это выходит за рамки учебной программы». А он, между прочим, профессор!
Мне впервые за сегодняшний день хочется улыбнуться.
Но больше, чем напоминание о профессоре Кузакове, мне греют душу Сашкины слова о том, что за неделю можно подготовиться к любой лекции. Даже по рынку ценных бумаг. И мне, в самом деле, хочется доказать им, что педагог из меня может получиться! Доказать и тому солидному мужчине с кожаным портфелем, и серьезной женщине в очках, и лохматому рыцарю. И, конечно, Андрею!
– Давай договоримся так, – предлагает Давыдов, – ты проведешь еще одну лекцию, и если ситуация не станет лучше, то поступишь так, как советует Андрей. Хорошо?
Я киваю.
– Вот и славненько! – он потирает руки.
Снова звонит телефон – теперь уже у Сашки.
– Да! – весело кричит он в трубку. – Да, я как раз у нее. Хорошо, приезжай.
Я делаю страшное лицо и машу руками. Он ухмыляется и нажимает на «отбой».
– Кирсанов. Говорит, что тоже не мог до тебя дозвониться. Ужасно хочет поговорить с нами обоими. И именно сегодня.
Я кручу пальцем у виска.
– Вы оба ненормальные. Вы хоть знаете, который час?
Давыдов смотрит на часы и признает:
– Да, поздновато. Но у него голос странный. Может, что-то случилось?
– Студенты уже нажаловались! – предполагаю я, и уже отступившее было плохое настроение вмиг отвоевывает оставленные позиции.