С этим я не соглашаюсь:
– Наверно, всё-таки знала, раз сумела тебя отыскать.
Вадим мотает головой:
– Не понимаю, как. Мне казалось, я всегда был для нее дядей Кирей. Невозможно же найти человека по придуманной им кличке.
Я снова беру в руки письма, прыгаю взглядом по строчкам.
– Вы долго переписывались с ней. За это время ты вполне мог написать что-то такое, что позволило ей раскрыть твое инкогнито.
Вадим морщит лоб.
– Нет, не было ничего такого. Она лишь однажды спросила, как меня зовут, да и то не настаивала на ответе.
Ехидный смешок заставляет нас вздрогнуть. Сашка стучит по столу пустой сигаретной пачкой и смотрит на нас, как на неразумных детей. В его карих глазах прыгают веселые огоньки.
– Ты дал ей целых три путеводные нити! – голос его звучит чересчур покровительственно, но мы и не думаем обижаться. – Во-первых, она читала в «Комсомолке» твою статью. Или ты писал ее под псевдонимом?
Вадим ахает:
– Нет, я подписался, как обычно: В.Кирсанов.
– Вот и ответ! – подтверждает Сашка. – Но даже если «Комсомолка» ее не вывела на след, то это могли сделать наши местные газеты. О твоей победе на всероссийском конкурсе они писали? А об американском миллионере, который, наконец, нашел своего российского племянника? Тоже писали! Ты никогда не задумывался, сколько Вадимов Кирсановых живет в Санкт-Петербурге? Думаю, не так много. Да она легко могла тебя вычислить даже по социальным сетям.
Я сердито кусаю губы. Моей репутации сыщика нанесен ощутимый удар. И как я сама до этого не додумалась?
Вадим кивает, признавая разумность Сашкиных доводов.
– Наверно, так оно и есть. А я, дурак, думал, что остался для нее дядей Кирей.
А я спрашиваю у Давыдова:
– Хорошо, тогда скажи – как?
– Что «как»? – не сразу понимает Сашка.
– Как она это сделала? – уточняю я. – Посторонний человек не смог бы узнать о диссертации Вадима и подобрать пароль к его компьютеру.
Кирсанов вздрагивает и бледнеет еще больше.
– Значит, – произносит Сашка то, что явно боится произнести сам Вадим, – она работает на вашей кафедре!
Мне кажется – Вадим сейчас расплачется – у него и губы уже дрожат.
– Вся эта история не стоит выеденного яйца, – фыркаю я. – Ты когда-то обидел ее, она сейчас насолила тебе. Вы квиты. Я понимаю, что если она сольет твою диссертацию в интернет, тебе придется доказывать свое авторство, но думаю, ты с этим разберешься.
На щеках Кирсанова проступает румянец.
Я смотрю на часы – почти два часа ночи. Несмотря на всю занимательность этой истории, мне хочется спать – сказываются дневные переживания и выпитая валерьянка. И я пытаюсь сообразить, как бы потактичней намекнуть Кирсанову, что завтра – отнюдь не выходной.
– Но если мы работаем с ней на одной кафедре, я должен об этом знать, – он снова сыплет соль на рану. – А если мои извинения ее не устроят? Если она продолжит мне мстить? Вы только представьте, как это может сказаться на работе университета?
Сашка не может удержаться – он улыбается.
– У вас что, секретная организация? Какие еще тайны она может выдать конкурентам? Информация о том, сколько двоек ваши студенты получили на экзаменах, вряд ли кого-то заинтересует.
Мне тоже это кажется смешным, но сам Вадим относится к вопросу куда серьезнее.
– Ты зря думаешь, что у нас не может быть секретной информации. Конечно, коммерческих тайн у нас нет, но вот служебных – сколько угодно. В этом учебном году у нашего университета – государственная аккредитация. Приедет серьезная комиссия из Москвы, и мы должны будем подтвердить, что соответствуем всем предъявляемым к вузам требованиям. А требования эти, ох, какие жесткие! И у каждого вуза, в том числе и у нашего, есть слабые места, о которых проверяющим знать необязательно.