***
Настоящий Гуляев на следующей неделе действительно появляется. Их трудно перепутать. Настоящий – рыжий, с веснушками.
И проведя перекличку, я выразительно перевожу взгляд с этого Гуляева на того, липового. Но тот, белобрысый, делает вид, что ничего не понимает.
Можно, конечно, промолчать, но мне совсем не хочется, чтобы они считали меня лохушкой.
– Молодой человек, встаньте, пожалуйста, – требую я. – Да, да, именно вы. Простите, что не называю вас по фамилии, но до сего дня я думала, что вы Гуляев. А теперь выясняется, что это не так.
Настоящий Гуляев захлебывается возмущением, а ненастоящий встает и спокойно говорит:
– Я – Максим Воронцов. Надеюсь, запомните?
Он ничуть не взволнован, он не собирается оправдываться или хотя бы извиниться.
– То есть вы считаете нормальным врать педагогу? – строго спрашиваю я.
Он небрежно отбрасывает длинную челку со лба.
– А вы никогда не врете?
Он буравит меня взглядом пронзительных голубых глаз, а я так растеряна, что даже не знаю, что сказать. Да как у него хватает наглости спрашивать меня об этом?
И что всё-таки я должна ответить? Соврать, что никогда не вру?
Я выбираю нейтральное:
– Я стараюсь не врать.
И, кажется, краснею.
Он снисходительно усмехается:
– Так я тоже стараюсь.
Я благоразумно не продолжаю это разговор, а перехожу к теме занятия. Объясняю материал долго и тщательно. А когда до конца лекции остается минут пять, поднимаю взгляд от своих бумажек и спрашиваю:
– Вам всё понятно?
Я смотрю на скучающие лица студентов и на секунду (всего на секунду!) останавливаюсь на лице Воронцова. Вижу ухмылку на его губах. Кажется, мой взгляд он воспринимает как предложением ответить на заданный вопрос.
И он отвечает:
– Нет, Алиса Афанасьевна, нам совершенно ничего не понятно.
Кто-то из девочек ахает. Аудитория заинтересованно настораживается.
– Вы нам сегодня половину главы налогового кодекса дословно продиктовали – без каких бы то ни было пояснений и комментариев. Вы бы нам сказали заранее – мы бы эту главу распечатали – чтобы не писать. Принтеры давно уже изобрели.
Мне становится жарко. Я закусываю губу, чтобы не расплакаться прямо тут, при них.
Кто-то шикает на Воронцова, и он картинно удивляется:
– А что я такого сказал? Всего лишь правду.
Я отпускаю студентов и нервно собираю бумаги со стола. Ребята тихо выходят из аудитории. На лицах некоторых из них – виноватые улыбки. Воронцов тоже не задерживается. Ему кажется излишним попросить прощения.
К моему столу подходит староста – скромная девочка в очках.
– Алиса Афанасьевна, я извиниться хотела за то, что пропустила прошлое занятие. Мне родителям нужно было помочь картошку выкопать. Но я уже всё переписала у девочек.
Я киваю – дескать, всё в порядке. Но она не уходит.
– Алиса Афанасьевна, и Воронцова, пожалуйста, извините. Уверена, он не хотел вас обидеть.
Во взгляде ее такая мольба, что я еще раз киваю – ладно, проехали.
Дашина вечеринка
Приемы у Кирсановых пользуются большой известностью в кругу их многочисленных знакомых. Правда, я приглашена на такой прием первый раз, но вот Сашка бывал на них неоднократно. Отзывается он о них с обычной для него иронией – говорит, что от обилия присутствующих там блистательных личностей (слово «блистательные» он произносит с заметной издевкой) у него начинает кружиться голова, и он редко выдерживает там дольше пары часов.
В этот раз Дарья, как и обещал Вадим, тоже приглашает «интересных собеседников» (в числе ее подруг значатся и поэтессы, и актрисы, и жены известных художников и политиков городского и областного масштабов) и выставляет роскошный торт.
Видно, что роль хозяйки сего почти светского мероприятия сильно греет ей душу.
Она, разумеется, – королева вечера. В строгом темно-зеленом платье она так хороша, что остальные собравшиеся в квартире Кирсановых женщины, должно быть, чувствуют себя рядом с ней неуютно. Впрочем, я знала, что так и будет, а потому отнюдь не испытываю разочарования. К тому же, к этому визиту я подготовилась основательно, впервые надев облегающее светло-серое платье, привезенное летом Андреем из Америки.
– Милое платьице, – говорит Даша, встречая меня на пороге гостиной. – Великолепно сидит. Сама шила?
– Ну, что ты! – деланно возмущаюсь я. – Это – «Версаче»!
И с радостью замечаю, как широко раскрывается ее рот. Думаю, после моего ответа ее красивое платье уже не так ее согревает.