— Так ты, значит, отощал, — проговорил он, — ну что-ж, пойдем, как-нибудь разживемся. А о пальто не плачь, пальто будет.
Обращаясь к нему покровительственным тоном, так как сами обстоятельства делали его более сильным, Митька почувствовал вдруг желание произвести впечатление на своего нового знакомого, показать ему свое превосходство, одним словом, покуражиться пред ним. И, действительно, когда Митька упомянул о том, что пальто найдется, молодой человек, так на него посмотрел, словно вся жизнь находилась в руках Митьки, а последний стал самодовольно улыбаться. Ему нравилась принятая на себя роль покровителя юноши, с которым его свела судьба,.
— Не может быть, — прошептал молодой человек, — неужели вы найдете пальто?
— А вот посмотришь, пойдем отсюда.
Они вышли на улицу, и здесь у ворот Митька велел своему товарищу подождать его несколько минут, а сам возвратился в ночлежку. Несколько успокоенный, юноша, слабый от двухдневного поста, опустился на скамейку у ворот и, дрожа от утреннего холода, стал с неясной надеждой на перемену своего положения ждать Митьку. Когда же последний торжественно появился с пальто в руках, юноша вскочил, не веря своим глазам. Схвативши обеими руками руку Митьки он сжал ее с чувством глубокой благодарности. Митька, крайне довольный тем, что привел в такой восторг юношу, стал смеяться и, похлопав его до плечу, сказал: «Ну, ну, полно, пойдем лучше насчет жравты поищем, может быть, на «фарт» наскочим».
Они не спеша направились к центральной части города, и юноша, идя рядом со своим новым покровителем, стал более внимательно осматривать Митьку. Он видел среднего роста коренастого парня, с добродушным, чисто русским круглым лицом, слегка под глазами изъеденным оспой. Светло-серые глаза ничего особенного не выражали, в них не светились ни ум ни хитрость, они на всех глядели спокойно и прямо. Со лба у Митьки опускался большой русый вихор, придавая ему несколько задорный вид.
Пройдя некоторое расстояние, Митька спросил своего соседа, слегка поворотивши к нему голову;
— Как тебя дразнят?
Юноша с неудомением посмотрел на него, но затем, вдруг догадавшись в чем дело, ответил, не будучи в состоянии удержаться от улыбки, даже смеха.
— Как зовут меня? Николай Рябинин.
— Колька, значит — будем знать.
— А вас как? — поинтересовался в свою очередь Рябинин.
— Меня — Митька!
— А по фамилии?
Митька поворотился к нему и в свою очередь с улыбкой спросил:
— А тебе на что моя фамилия? Митькой зовут — по имени «Корявый».
Рябинин снова улыбнулся, хотя не понял, почему Митька назвал себя корявым, но больше вопросов ему о его фамилии не задавал. Митька стал расспрашивать Рябинина о его прошлом; кто он и откуда, и, первым делом, поинтересовался, сидел ли он в тюрьме. Рябинин поспешил уверить его в противном и затем вкратце рассказал, что отец его был приказчиком и учил его в гимназии, так что он уже до третьего класса, дошел. Но затем отец умер от чахотки, семья впала в нужду, а мать стала путаться с управляющим дома, где они жили. Вследствие этого в семье пошли раздоры, сын пошел на мать, управляющего стал гнать. Кончилось тем, что управляющий победил, и Николаю перестали давать дома есть, вечно попрекали и гнали. Пробовал было он за работу взяться, к судье поступил, затем в мещанскую управу определился, да работа никак не клеилась, голова всегда семейными делами занята была, душа всегда ныла. Вечные огорчения, попреки и положение меньших братьев и сестер, которых управляющий, словно отец, бить начал, кружили ему голову. Он ходил сам не свой и наконец бросил мать, семью, решил уехать искать самостоятельного куска хлеба, пробивать себе дорогу, в надежде сестер и братьев взять от матери, как-нибудь отомстить ей и с управляющим счеты свести. Да только плохо рассчитал Николай. Дом-то он оставил, да вместо работы, которой не находилось, он стал по ресторанам ходить, водкой баловаться. Беспечно проводил он день за днем, пока кой-какие деньги были, в надежде успокоиться и все-таки определиться куда-нибудь. А там, как на зло, он паспорт потерял, а без него, ведь, у нас, хоть какой ни будь честный человек, никуда сунуться нельзя, переночевать даже не пускают. В это же время он узнал, что сестренка Катя от дифтерита умерла, мать брата к сапожнику на пять лет отдала, а главное — с брюхом от управляющего ходит. Совсем растерялся Николай, как сонный сделался, хоть руки на себя наложи. Работу все обещают, подождать просят. И так ходил, как потерянный, Николай изо дня в день, пока не остался без денег, с одной надеждою на пальто. Последние два дня ничего не ел, и это ясно видел Митька, внимательно слушая его и глядя ему в лицо.