— Что прикажете, господин Веревкин?
— Дело есть, только говори правду, а то поссоримся. — предупредил Веревкин.
— Помилуйте, уж мы чем можем; шухер какой-нибудь? — полюбопытствовал трактирщик.
Веревкин пытливо посмотрел ему в глаза и подмигнул глазом.
— Как будто ты не знаешь? — сказал он, — оставь дурака валять,
— Ей-Богу, не знаю ничего, — пожал плечами Григорий Иванович.
Веревкин улыбнулся.
— По роже вижу, что знаешь; вишь как покраснел!
Григорий Иванович сделался еще более багровым.
— Вот вам святой крест, что ничего не знаю, о каком деле вы говорите.
— Слушай, Григорий, — начал отчеканивать слова Веревкин,— ты меня, ведь, знаешь, я без нужды к тебе не пристану, я тебе и так поблажку даю...
— Да я, ведь, тоже, господин Веревкин, чем могу...
— Ну, да это дело другое. А только если я к тебе пришел, то ты мне помоги, не то поссоримся. Не знаешь — узнай, ты можешь.
Веревкин говорил решительно, твердо и грозно.
— Если бы мне на горло не стали, я бы не нажимал, понял? Хоть удавись, а дай их.
Трактирщик озабоченно почесал в голове, поняв, что пришлось круто. Он недолго думал, и наконец, глядя уже прямо в глаза Веревкину, проговорил более спокойно, повидимому, приняв какое-то решение.
— Сказывайте, что такое. Мало ли какие дела на свете бывают.
Веревкин покачал головой: «вишь старый блатак» — проговорил он с усмешкой и, вдруг сделавшись серьезным, спросил быстро: — Кто обработал барона Менцера?
— Какого Менцера? — спросил трактирщик.
В ответ на это лицо Веревкин передернулось судорогой досады.
— Странный вы человек, господин Веревкин! — спохватился Григорий Иванович, — разве я на дела хожу? А ведь ребята на доску не смотрят, к кому ходят. «Хевра» собирается здесь, и ребята говорят между собою о всяких делах, где что заработали, ну я и слышу. Говорите, что ищете?
— Шуба, — начал пересчитывать сыщик, не спуская глаз с лица трактирщика, — два револьвера, одеяло атласное и железная шкатулка.
При последнем слове у трактирщика сперло дыхание в груди, руки задрожали...
— А в шкатулке?... — тихо спросил он: — деньги?
— Какие деньги! векселя на сто тысяч рублей!
Григорий Иванович свободно вздохнул: препятствие, которого он боялся, устранилось, и он мог говорить с сыщиком откровенно. Он даже почувствовал досаду на воров, словно они были виноваты в том, что в шкатулке не было денег.
— Кто взял, не знаю, только Митька Корявый, Сенька Рыжий и еще какой-то из новеньких приходили сегодня запарившиеся, должно быть, без работы у них не обошлось. На счет всего не слышал, а только помню, о какой-то шкатулке и револьверах говорили, может быть, это самое и есть.,
Трактирщик не хотел говорить всего; у него все-таки осталась надежда хоть чем-нибудь воспользоваться от этой кражи. У него мелькнул проект забрать после ареста воров вещи и возвратить шкатулку с векселями. Он понимал, что весь розыск производится лишь благодаря векселям, и что по возвращении их владельцу последний успокоится.
— А где же вещи «схавировали», не знаешь? — спросил сыщик.
— Да откуда мне знать, — пожал плечами трактирщик, — может быть, уже сплавили, долго ли?
Веревкин, видя, что трактирщик дает интересные сведения, поверил его последней фразе и не стал допытываться, где вещи. Главная нить была у него в руках, а остальное было уже значительно легче. Узнавши от трактирщика, что Сенька живет с Танькой, хорошо ему известной воровкой, он торопливо попрощался с Григорием Ивановичем и побежал делиться своими сведениями с начальством.
В комнате Таньки все спали после сытного и веселого ужина. Танька занимала кровать, Митька с Рябининым спали на полу вместе, Сенька на полу отдельно около кровати Таньки. Федька тихо стонал во сне на своем сундуке. Комната была слабо освещена едва заметным огоньком в прикрученной лампе, стоявшей на печке. Как вдруг кто-то тронул за ручку двери и затем два раза постучал. Никто не отзывался, все спали. Стук стал повторяться, каждый раз сильнее и настойчивее, и наконец разбудил Рябинина. Он вскочил и стал прислушиваться.