Женщины переходили от стола к столу, садились, покидали одних гостей для других, бегали по зале, шутили, переговаривались с гостями, кричали что-то, не доканчивали фраз, хохотали и резко жестикулировали. Все были возбуждены, и трудно было отличить пьяного от трезвого, поведение мужчин и женщин казалось странным и ненормальным. Общую картину ночного разгула дополняли певучие металлические звуки мандолин и гитар, извлекаемые группою брюнетов с закрученными усами на полных физиономиях. Брюнеты были в бархатных брюках, в красных поясах и синих рубахах, поверх которых выделялись желтые шарфы. Хотя эти, очень похожие друг на друга, брюнеты именовались в афишах андалузскими студентами, но они скорее напоминали греков, продающих туфли и губки, и других проходимцев.
В проходе между ложами виднелась круглая фигура Пичульского, который облокотился о барьер и внимательно следил за жизнью в его учреждении. Он видел, что выручка этой ночью должна быть большая, на лицо было много кутил, кафешантанных завсегдатаев, и вечер казался очень удачным. Присутствие Пичульского имело большое влияние на деятельность певиц и ресторанной прислуги. Официанты старались еще ниже и подобострастнее кланяться гостям. Немедленно они бросались на стук ножей о тарелки, ибо взгляд директора сейчас же поворачивался в ту сторону. Певицы старались больше пить и веселить гостей, чтобы опоражнивалось большее число бутылок. Когда на певиц взглядывал Пичульский, они сейчас же обращались с каким либо заказом к официанту, и тот мчался в буфет. Также старался, что было сил, Ольменский, стройная фигура которого то и дело появлялась то у одного, то у другого стола. Он почтительно спрашивал у кутящих гостей и строго внушал что либо официанту. Иногда он убегал после слов гостя и возвращался с какой либо певицей. Она покорно следовала позади серьезного Ольменского и издали уже осматривала своих будущих ухаживателей. В нескольких шагах от стола, Ольменский становился с певицей крайне почтительным, пропускал ее вежливо вперед и затем представлял ее сидящим за столом гостям. Мужчины двигали с шумом стульями, вытирая в то же время губы салфетками и продолжая жевать, вставали и протягивали фамильярно певице руки с таким видом, словно они давно с ней знакомы. Ольменский, очутившись близко от Пичульского и встретив его взгляд, подбежал к нему.
— Ну что, как Лаврецкая? - спросил директор.
— В кабинет к аптекарю не хочет итти, но кое - что сегодня сделала.
— Что же именно?
Ольменский усмехнулся.
— Она сегодня ужинает за двадцатью столами, везде заказала яичницу, опрокинула по две рюмки ликеру, потребовала по бутылке вина и нигде ничего не пила и не ела, только вино разлила по стаканам. Студент ее следит за ней.
— А что же гости, не сердятся? — спросил антрепренер.
— Пока нет, — пожал плечами Ольменский, — даже не замечают. Один подошел ко мне и говорит: вот с такой певицей приятно посидеть. У ней нет в мыслях непременно обставить вас, накрыть, заставить истратиться. Требования у нее скромные, яичница да вино, сейчас видно порядочную девушку.
Пичульский не мог удержаться от улыбки, что обрадовало Ольменского.