— Ее ждет аптекарь, и я постараюсь отправить ее туда попозже, когда она здесь достаточно поработает, — сказал он.
— А кто в турецком?
— Рылеев с компанией. У них Де-Колье сидит, а Рылеев зовет Дубровину. Он не на шутку влюблен в нее, хотя не показывает виду. Но Дубровина обиделась на него-и сидит в кабинете у вице-губернатора. Оказывается, что вице-губернатор был с нею раньше в Петербурге знаком, когда он был студентом, а она гимназисткой. Ну, и стали вспоминать старину — две бутылки ре-дереру уже потребовали. Но Рылеев сердится.
— Надо его удовлетворить как нибудь.
— В него Де-Колье влюблена, и теперь вместе с Дубровиной они не могут быть в одном кабинете: Дубровина ревнует.
— Гм! Пичульский сжал брови. — Кто же интереснее: вице-губернатор или Рылеев?
— Конечно, Рылеев: он наш старый гость, а тот случайный. Рылеев пока не знает, где Дубровина; я ей говорил, а она отвечает, что неудобно бросить старого знакомого. Она просто хочет подразнить Рылеева, — фасон такой держит. Не знаю, как выманить ее от вице-губернатора.
— А вы дайте ей знать, что Рылеев уезжает кататься с Де-Колье. Предупредите ее, — посоветовал Пичульский.
Ольменский даже оживился.
— Совершенно верно, — воскликнул он, — очень просто.
Оставив директора, он быстро направился к кабинетам, и у № 5 тихо постучался.
— Войдите, — сказал кто-то изнутри.
Ольменский вошел и, остановившись у дверей, обратился к высоко поднявшему брови вице-губернатору:
— Извините, ваше превосходительство, но госпожу Дубровину просит на несколько слов госпожа Васильева.
Хотя Дубровина не знала никакой Васильевой, но она поднялась с кресла и сказала:
— Ах,- это она! — друг мой, извините, я сейчас.
Вице-губернатор поклонился и с недовольной миной откинулся на спинку дивана, а Дубровина шелестя шелковыми юбками, вышла из кабинета.
Брюнетка, с правильными чертами лица, карими глазами, почти без грима, Дубровина только по костюму напоминала кафешантанную певицу, жрицу оргий и кутежей. Милое личико ее всегда внушало симпатию гостям, и вследствие этого опа пользовалась успехом у кафешантанной публики. Кутилы были расположены к ней потому, что она держала себя прилично в неприличной обстановке отдельных кабинетов и была недоступнее других. Ее называли капризной, певицы упрекали, что она ломается; гости думали о ней, что она хитрая и опытная женщина, умеющая заставить тратиться на себя, изучившая хорошо систему кафешантанного обогащения. Но вместе с тем, Дубровина вызывала какое-то расположение и невольное уважение у всех к своей особе, хотя она для этого ничего не предпринимала, и все понимали, что она такая же певица, как и другие. В чем был секрет ее обаяния, никто не знал; не мог понять этого и увлекшийся ею кафешантанный завсегдатай, кутила и мот, богатый Рылеев.
Певицы знали Рылеева, знали его привычки и капризы, говорили о них, знали, что Рылеев не жалел денег на кутежи, подарки и подачки, но не любил, если его слишком прозрачно «обставляют». Вследствие этого, Рылееву было крайне неприятно, когда в первый день приезда в «Олимп» Дубровиной, он пригласил ее в кабинет, и Дубровина стала его сразу обставлять. Он сначала был в восхищении, когда увидел пред собой кафешантанную певицу в оболочке порядочной и воспитанной женщины. Дубровина ему в первый момент показалась приятным разнообразием на фоне его кафешантанных похождений. Но когда он заметил, что она бесцеремонно посягает на его кошелек, заказывает дорогой ужин и пригласила хор, Рылееву сделалось обидно. Он, считавший себя знатоком этого быта, всегда хвалился своею опытностью пред певицами, и вдруг явилась женщина, считающая его дураком, которого можно стричь и обставлять. Он в этот момент разочаровался было в Дубровиной, его взбесила развязность кафешантанной певицы, и Рылеев не выдержал, чтобы в резкой, даже грубой форме не высказать ей этого.
— Я не жалею денег, — заключил он с презрением в голосе, — и не из скупости это вам говорю. Но я думал, что вы порядочнее других, я надеялся провести в вашем обществе приятные минуты, поговорить с вами, как с умной женщиной, и вдруг я вижу бессердечную певицу.
Совсем другого результата ожидал Рылеев от своих слов. Он предполагал, что Дубровина устыдится своего поведения, сконфузится и постарается загладить свою вину. Между тем, не успел он окончить своей тирады, как Дубровина выпрямилась перед ним, разгневанная, с сверкающими глазами, так что Рылеев невольно смутился.
— Если-бы я была порядочной женщиной, — отчеканивала свои слова. Дубровина, — я никогда не была-бы здесь, не пила шампанского наедине с мужчиной, которого впервые вижу, и вряд ли была бы с вами знакома. Я получаю жалованье за то, что обставляю вас, заставляю давать торговать ресторану, и пошла к вам, имея намерение взять у вас денег, потому что вы человек богатый. Иначе для меня нет смысла кутить с вами, проводить с вами время. О какой стати я должна услаждать вас своим обществом, развлекать беседой, не имея какого-либо интереса, не заставив вас потратиться. Ведь, вы не у меня в гостях, как частный знакомый, вы, ведь, мне не брат, не любовник, и не друг; с какой стати я должна церемониться с вами?.. Если бы я позволила себе при вас что-либо неприличное, безобразничала бы, тогда вы могли бы упрекнуть меня в том, что ошиблись во мне. Возмущаться же тем, что я заказываю дорогой ужин и стараюсь дать возможность другим заработать у вас, крайне странно. Явившись сюда, вы знали, на что вы идете, а раз вы желаете играть комедии, сделайте одолжение — обратитесь к другим певицам.