Рация затрещала, хриплый голос что-то скомандовал. Шольт вскочил, коснулся плеча мальчишки. Тот ухватил его руку в перчатке, задержал, прижавшись щекой, напутствовал:
— Удачи!
— До вечера, — ответил Шольт, щелкнул мальчишку по макушке и убежал. Пацан деловито изучил содержимое бумажника, пересчитал наличность, вынул и повертел банковскую карту. Обернулся, услышав оклик какого-то полицейского:
— Привет, Йонаш!
— Здравствуйте, дядя Болек!
— Как твои дела? Сдал «хвосты»?
— Математику на тройку, — доложил пацан. — Осталось с рисованием разобраться.
— Рисование — фигня. Главное — математика. Не зря вы с Мохито задачки решали.
Йонаш рассмеялся, вместе с полицейским вошел в кафетерий, заказал себе блинчики с повидлом и чай. Он здоровался почти со всеми заходящими посетителями, называл их по именам и гордо докладывал о тройке.
Ханна прислушивалась к обрывкам разговоров, пытаясь определить, кем приходятся друг другу Йонаш и Шольт. Слово «папа» мелькало несколько раз, но к кому оно относилось, понять было невозможно — Шольт имелся в виду, или кто-то другой. Она дважды расслышала, как упоминали Мохито, однако это ничего не прояснило — никаких проблесков родственных связей, намека на пол или возраст. Ханна прекрасно знала, что имя, кличка или фамилия могут быть обманчивы. В гостинице вместе с ней работала администратор-медведица по фамилии Клопик. На фамилию она откликалась охотнее, чем на имя-отчество, и у постояльцев частенько случалось потрясение, когда после призыва клопика из служебных помещений выплывала дородная и пышногрудая матрона почти двух метров роста.
«А зачем я вообще подслушиваю и пытаюсь что-то понять?» — подумала Ханна и ушла в квартиру, чтобы пережить ноющее чувство недовольства собой. Она дала себе обещание вышвырнуть Шольта, а теперь получалось, что скандал затронет интересы ребенка. Обижать мальчишку — даже косвенно — не хотелось, и это порождало злость на себя и на обстоятельства. Злость, которую нужно было просто перетерпеть и пережить.
На следующий день они встретились в зале. Шольт явился в «мертвый час», уставился на меню с нескрываемым недоверием. Ёжи высунулся из-за стойки, нахмурился — Ханна уже поняла, что это не угроза, а выражение готовности действовать.
— Порцию печенки, — снизошел Шольт. — Чай и кофе. Не считай пока, сейчас еще что-нибудь добавишь.
Запыхавшийся Йонаш вбежал в зал, лихо прокатился по плитке, обнял Шольта, дергая за прицепленные к поясу кобуры и чехлы.
— Она сказала, чтобы я сдал два натюрморта и пейзаж.
— Ну, ё!.. Где я эти натюрморты возьму? Ладно, подумаем. Выбери, что на обед будешь.
— Что и ты.
— Я взял печенку.
— Нормально.
Йонаш стоял, утыкаясь лбом в бронежилет, сбивая на затылок кепку маскировочной расцветки. Шольт осторожно перехватил его запястье, отвел руку от кобуры с пистолетом. Кивнул Ёжи, тихо спросил:
— Может быть, тебе еще пирожок? Или блинчики?
— Не хочу.
— А может… О, Матеаш идет! Сейчас я спрошу… На!
Он впихнул Йонашу бумажник и с топотом помчался на улицу, оглашая окрестности истошным криком:
— Господин Матеаш! Здравствуйте! Как здоровье вашей супруги? А детишек?
Глава городских огнеборцев, собиравшийся сесть в машину, замер. Ответил:
— Спасибо, все здоровы. Что тебе надо, Шольт?
— У вас в холле осенью стенгазета красивая с тыквами висела, помните? А зимой рисунки всякие с поздравлениями.
— Я-то помню. Зачем тебе тыквы понадобились?
— Не тыквы! — Шольт орал на всю округу, не хочешь, да услышишь. — Мне нарисовать надо! Три пейзажа и два натюрморта!
— Два натюрморта и один пейзаж! — взвизгнул Йонаш, забирая сдачу и хватая поднос.
— Пацана на второй год оставят, если натюрморты не принесем! Я ходил на аллею, где картины развешаны, но там всё в рамах и очень дорого! И без рам не продают. Скажите, пожалуйста, кто тыквы рисовал? Я с ним попробую договориться. Мне натюрморты позарез нужны!
— Мне б твои проблемы! — покачал головой огнеборец. — Сейчас я ему позвоню, он спустится.
Шольт с Йонашем разразились потоком благодарностей. Уселись за столик, поделили содержимое подноса, оживленно переговариваясь.
— Пап, ты крутой!
— Есть такое дело, — скромно согласился Шольт. — Но победу праздновать рано. Отметим мороженым, когда сдадим рисунки. Как ты думаешь, бутылки медовухи за три рисунка хватит?
— Не знаю. Можно будет пирог тут купить и добавить.
Ханна чуть не поперхнулась от возмущения — обсуждать с сыном алкоголь, как средство оплаты рисунков? Нет, ну какой же Шольт придурок… хоть в инспекцию по надзору за несовершеннолетними жалуйся! И… все-таки, сын. Тогда почему ни крошки сдобы, ни кусочка хлебца? Не святой же дух Камула Шольту сына принес.