— Да.
Он удивился тому, как непривычно и глухо звучит его голос.
— Алло! Алло! — надрывался на том конце невидимый собеседник.
— Слушаю, — сухо ответил он и кашлянул.
— Не надо, — неожиданно выпалил собеседник. Судя по голосу, скорее собеседница — причём пожилая.
— Что не надо? — он опешил.
— Слышишь ты меня? — нервничала бабулька, — слышишь?!
— Я слышу вас, — он поудобнее перехватил мобильник, — вы куда звоните? Поговорить с кем?
— С тобой! — безапелляционно заявила бабка, — а ты что себе думал?!
— Номером ошиблись, — сморщился он.
— Ничего я не ошиблась — не надо мне тут! Не надо!
На другом конце линии раздались частые гудки. Он медленно положил мобильник на стол рядом с лупой.
Хрень какая-то, решил он спустя пару минут, заканчивая рассматривать места соединения и перевязывая запястье чистым бинтом. Однако эта ‘хрень’ продолжала сверлить его мозг ещё довольно долго — пока он не надумал слегка проветриться.
После установки протеза прошло почти две недели. Его больше не сводили с ума мучительные боли — ощущения в руке притупились, стали слабыми, лишь слегка ноющими. Он пока не рисковал делать плотную сцепку — швы ещё до конца не зажили, а терпения у него было хоть отбавляй.
Последние дни зимы выдались ветреными и морозными. Он застегнул зимнюю куртку, надвинул на голову капюшон, а на правую руку аккуратно натянул тёплую кожаную перчатку на натуральном меху.
В подъезде, едва выйдя из квартиры, он сразу же вляпался в какую-то непонятную, но мерзкую на вид лужу. Больше всего она напоминала разлитую краску тёмно-серого цвета. Морщась, он пошаркал ботинками, кое-как стерев с них остатки неизвестной субстанции.
Улица встретила его завыванием ветра и срывающимися с сумрачного неба снежинками. Было всего три часа дня, но казалось, будто уже наступил вечер. Короткий зимний день стремительно катился к неизбежному завершению.
Он зашагал по выщербленному асфальту через дворы. Неподалёку от дома шумел небольшой автовокзал, обслуживавший рейсы из соседних городков. Вокруг автовокзала, как и положено, были густо натыканы всевозможные киоски — начиная от собачьей шаурмы и заканчивая вполне съедобными блинчиками. В такую погоду возле них никого не было, если не считать спокойно спящего на лавочке бомжа — судя по синюшному виду, тому холод был нипочём.
Он прошёл мимо киосков, вдыхая запахи подгоревшего мяса и тёплого теста. Окошки вокзала светились мягким, уютным жёлтым светом. Он хотел было войти, но передумал — делать ему там явно было нечего, и он не настолько замёрз, чтобы искать убежища в общественном месте.
Следы непонятной липкой гадости тянулись за ним по остаткам грязного городского снега. Рабочий день ещё не закончился, и на улицах было совсем мало людей — никто не хотел выходить по доброй воле.
Он шёл и шёл, погружённый в свои мысли. Всё происходящее вокруг — грохот трамвая и шум ветра в голых ветвях, лай собаки, визг тормозов — казалось далёким, будто находящимся за толстым мутным стеклом.
Мир, окружавший его, не был ни приветливым, ни добрым, ни безопасным. На него угрюмо поглядывали встречные серые люди, на чьих лицах навсегда застыло выражение злобной покорности. Он их не замечал — и не знал, что на его собственном лице точно такая же маска. Он знал, что где-то, в невообразимой дали отсюда, есть другая жизнь, где трава зеленее, солнце ярче, а люди веселее. Там, в этом сказочном царстве, можно сбросить оковы, которые давят на плечи, пригибая к земле и навеки уродуя гордую осанку. Только там, в волшебной стране, не нужно повода для смеха — там тебе улыбнутся бесплатно. Там, в этом чудесном уголке, обитают другие цели — не просто выжить, но жить, там широко распахиваются двери души, впуская весь свет, какой только есть в мире. Это рай, где в воздухе разлиты цветные фантазии, а в ручьях течёт алмазная мечта. Это там поселились музы, распевающие песни счастья, услаждающие слух, убаюкивающие любую боль…
Пииииииип.